— И что вы там услышите? — насмешливо поинтересовалась статс-дама. — Слова пропадают — догадайся, о чем тебе говорят, трески да писк. А девицы, которые соединяют — сами ничего толком сказать не могут. Спрашиваю как-то — почему Его Сиятельство граф Левашов трубку не берет, так отвечают — не могу знать! Интересно, почему же она не может знать, если на телефонной станции сидит?

— Так не все сразу, — хмыкнул я. — Все новое поначалу кажется нелепым, работает плохо. Но время какое-то пройдет — усовершенствуют. Вон, ту же фотографию взять — чтобы портрет получился, приходилось пять, а то и десять минут сидеть неподвижно. А теперь — почти моментально. И с паровозами та же история — ходили медленно, в вагонах народ замерзал. Так и со связью будет. И соединят быстро, и все слова понятными будут.

— А я другого опасаюсь, — заявила вдруг госпожа генеральша. — Вот, станешь ты Ваня с матерью на расстоянии разговаривать, начнешь торопиться. А письмо, оно все-таки душевнее.

— Ну, тетя Люда, одно другому не мешает, — уклончиво сказал я. — Можно с матушкой и по телефону поговорить, и письмо ей отправить.

Здесь тоже — почувствуйте разницу. Людмила Петровна сразу же заявила, что мы с Анькой должны ее называть не по имени и отчеству, а только тетей. И не на какой-нибудь французский или английский манер, и не тетушкой, а именно так. И что? А мне даже понравилось. Как-то и душевнее, и попроще. Я даже слегка пожалел, что сразу к ней не приехал.

После погоды и телефонной связи разговор перекинулся и на меня. Как же без этого? Маменька уже сообщила, что у меня есть невеста — достойная барышня, из хорошей семьи, пусть и приданое не слишком большое (5 тысяч рублей и сколько-то там десятин леса — небольшое?), зато Ваню очень любит и уважает. Правда, свадьбу пришлось отложить на полгода (или на годик) из-за уважительных причин, но это и к лучшему. А Иван выдержал испытания и получил диплом юриста, да не простого действительного студента, а кандидата права. Так что — карьера в суде у сына пойдет на взлет. Тьфу-тьфу, чтобы не сглазить.

— Иван Александрович, как я поняла, вы собираетесь вернуться в Череповец? — поинтересовалась госпожа Левашова.

— Разумеется, — ответил я. — Там у меня и невеста, и служба.

— Невесту, когда поженитесь, вы в Санкт-Петербург отвезете, она только рада будет. А вам, с вашими-то связями, да с орденом, лучше подумать о службе в столице. Зачем молодому и перспективному чиновнику хоронить себя в глуши? — хмыкнула статс-дама, снисходительно пожимая плечами. — Наверняка Александр Иванович сумеет устроить вас в более приличное место, нежели провинциальный окружной суд. А хотите — я похлопочу перед государыней, чтобы она попросила Его Величество пожаловать вас камер-юнкером? Государыня не очень-то любит, если за кого-то хлопочут, но для вас можно сделать исключение.

Камер-юнкер? Балы, красавицы, лакеи… и прочее, включая хруст окаменевшей булки. Являться на приемы послов и каких-нибудь сановников, раскланиваться, торчать на балах, а еще сопровождать императора в церковь? Кажется, больше ничем придворные чины не озабочены. Ну его, такое счастье.

— Камер-юнкер — уже как-то и несолидно, — вежливо отказался я. — Там, все больше, всякая молодежь служит, а я уже из этого возраста вышел.

— Ваня, побойся бога, — вскинула брови матушка. — Тебе и всего-то двадцать один, а в камер-юнкерах и в тридцать, и даже в сорок быть не зазорно. Вон, Александр Сергеевич постарше тебя был лет на десять, и то служил.

— Так Александра Сергеевича мы как великого поэта помним, а не как камер-юнкера, — усмехнулся я. — Ему и чин, точно такой же как у меня достался — титулярный советник. Коллежского-то ему замылили. Но Пушкин и без чинов хорош. А мне уже поздно. Вот, если бы в камергеры — то еще можно подумать, а в камер-юнкеры нет. Так что, спасибо Софья Борисовна за предложение, но не стоит себя утруждать.

— Как знаете Иван Александрович, как знаете, — опять запожимала статс-дама плечами. — Но все равно — не понимаю, что можно делать в вашей глуши?

— Служить, — бодро кивнул я. — Раскрывать преступления, отправлять злоумышленников в суд. Мне это куда интереснее, нежели (хотел сказать — полировать задницей паркеты) в столице торчать, бумажки из одного угла в другой угол перекладывать. Еще хозяйственные дела есть. Вон, Анечка немножко поможет — еще и дом куплю.

— Как понять — Анечка поможет? — вытаращилась статс-дама, а за компанию с ней и родственницы.

— Так здесь все просто, — принялся объяснять я. — Я собираюсь покупать дом — надоело квартиры снимать, хочу собственный угол иметь. Чтобы и самому жить, чтобы было куда жену привести. Дом очень приличный, но все равно — его нужно немного отремонтировать. Что-то там внизу поменять — какие-то венцы, крышу залатать. Я-то ничего в подобных делах не смыслю, зато Аня разбирается. Она мне и бревна поможет выбрать, с плотниками хорошими договорится.

Об Анькиной идее — отремонтировать дом, чтобы его потом выгодно продать, я умолчал. Родственницы могут не понять — зачем понадобилось зарабатывать какие-то семьдесят рублей? Это для них не деньги, а мы с Анькой на них два месяца прожить сможем. А если при экономии, так и дольше.

— Потом, разумеется, двухэтажный дом отстрою, попросторнее, либо готовый куплю, — сообщил я. — И здесь, — кивнул я на Аньку, — мне тоже сведущий человек понадобится. Верно Аня?

— Совершенно верно, — отозвалась Анна, которая, как полагается младшей, да еще и имевшей сомнительный статус воспитанницы, не открывала рот, если ее не спрашивают. Ну, а если спросили, из Анечки начинают литься идеи. — Я, Иван Александрович… Ваня, то есть — вот что подумала. А зачем тебе потом новый дом покупать? А если мы проще сделаем?