И вот этот неприятный разговор — результат моего «сокрушительного обаяния»?! Впрочем, чего я жду от человека, слуги которого с ног до головы обрабатывают каждого входящего в дом обеззараживающими настоями!

— С какими — «такими»? — обиделась я. — Вы про что-то конкретное или так, воздух сотрясаете? Если я правильно поняла, вы верлада Миара десять лет не видели, да и раньше в близких его друзьях не состояли. Живёте затворником. Что вы знаете о нём такого уж плохого? По мне, так он очень даже неплохой человек, я бы даже сказала, замечательный! И все эти слухи о рициниде, если вы их имеете в виду — полнейшая чушь!

— Быть друзьями и мотаться по столицам совершенно необязательно, — Грам сердито стукнул кружкой о блюдце. — Запросто можно разглядеть очередную влюблённую слепую дурёху, тут и возраст не помеха. Моя малышка Молли была такая же. Помладше вас, но уж если кому отдавала сердечко, то без остатка, ничего не слышала и не видела. Вы даже внешне похожи немного. Я знаю, что есть вещи, о которых болтать не следует, и знаю, что вы, молодёжь, никогда не слушаете чужих советов, но если бы я только мог достучаться… А что за слухи о рициниде? Не думал, что такие юные девушки знают о подобной мерзости.

— Ну, я же учусь в ЗАЗЯЗ, как не знать, — вздохнула я. — Что бы вы там глубокомысленно ни твердили, на что бы так таинственно ни намекали, мне там нравится. И ректор Лестарис мне нравится, вы очень проницательны. Но никакой он не сластолюбец, мои чувства не взаимны, он бы и рад от меня избавиться, да не придумал пока что, как, — последнее я произнесла довольно грустно, поскольку понимала, что правды в этих словах куда больше, чем мне бы хотелось. — Все эти слухи — либо зависть и наговоры, либо какая-то личная месть. Речь идёт о том, что кто-то из Академии незаконно торгует рицинидом на каком-то подпольном рынке.

Верлад Грам сморщился так, что действительно на мгновение превратился в дряхлого старца.

— Не удивлён. Ничего хорошего ждать не приходится от заведения с таким вот… во главе.

Мне неприятно было продолжать слушать эти ничем не обоснованные обвинения. Дело, скорее всего, было в том, что в среде маститых учёных Миар, не успевший сделать блестящую научную карьеру ранее административной, считался обыкновенным выскочкой, неоперившимся птенцом, наглым и поверхностным, но слишком удачливым.

Других версий у меня не было.

Наверное, стоило бы подыграть старику, поныть и пожаловаться на ректора, но я, за последние месяцы возомнившая себя неплохой актисой и притворщицей, вдруг поняла, что… не могу. Не могу я наговаривать на Миара. Не так, как было с магической клятвой, конечно же. Просто ужасно не хочу врать.

— Верлад Лестарис обеспокоен этой ситуацией. Кто-то готовит яд в стенах ЗАЗЯЗ, я хотела сказать — Академии. У нас там растёт рициния, пусть и в особой охраняемой теплице, и я не понимаю, почему нужно рисковать вместо того, чтобы выкопать её к демонам и сжечь, — произнесла я вслух. — Вообще, на вашем месте я бы тоже не пошла преподавать, и дело вовсе не в Миаре и не в его учебном заведении. Преподаватели, адепты… все эти интриги и заговоры, быть винтиком общего механизма, не каждый выдержит. Мне проще — я студентка. Хотя мне, как я уже говорила, в Академии нравится, как дома, даже больше, чем дома. Возможно, потому, что дома-то у меня по сути нет и не было никогда.

— А родители?

— Увы, — магическая клятва не давала мне сказать большее. Впрочем, не уверена, что правда оказалась бы впечатляющее для хозяина. Родители умерли очень глупо: сломалась заслонка в каминной трубе, дело было зимой, топили вовсю, а окна не открывали.

— И у вас больше никого нет? — с неожиданным сочувствием поинтересовался верлад Грам.

— Есть тётя и двоюродная сестра, но они меня не любят. Есть дядя, но он довольно редко бывает в Асветоре. А вы? Родные вас навещают? Простите за бестактность, верлад…

— В отличие от вас, родных у меня полный набор. Два сына и дочь, четверо внуков. Иногда навещают, по праздникам, по расписанию. Но кроме Молли никто… как бы это сказать… никто не приезжал по велению сердца. А её больше нет.

— Что с ней случилось? — тихо спросила я.

— Дурацкая трагическая ошибка. У живого любопытства есть две стороны, лада. Я вышел на пенсию и стал активно экспериментировать, не славы ради — мне было скучно. Жена умерла, дети… детей я завёл поздно, да и они не слишком спешили радовать меня внуками. К тому же, как бы кощунственно это ни звучало, у нас с детьми не было некоей духовной общности, которую отнюдь не гарантирует кровное родство. А вот Молли… Она была моя девочка, вы понимаете, лада? Моя наследница. Ей было действительно интересно то, что я делаю, она была любознательна — и самонадеянна. Не самое плохое качество для учёного, но… Я виню себя и никогда не перестану винить, лада. Молли решила помочь мне и прибрать лабораторию, закрывала крышки, складывала всё на места. Голыми руками. Оцарапалась об один из треснутых тиглей — яд попал в кожу. Глупо.

— Глупее не придумаешь… — пробормотала я. — Верлад Грам, прошу вас, расскажите мне о рициниде! Я хочу найти того, кто им торгует.

— Я дал клятву никогда больше не заниматься ядами. После смерти внучки. Все эти яды — мраково наследие.

— Это благое решение, верлад. Только… я тоже не хочу, чтобы кто-то умер из-за этого, а мы оба понимаем, для чего покупаются такие вещи — уж не крыс травить. Да, признаю, у меня имеется свой корыстный интерес, мне не хотелось бы, чтобы у верлада Лестариса были проблемы, — между делом я подумала, что Миару давно пора бы вернуться — и раз он не возвращается, то всё произошедшее было спланировано им заранее. Он хотел оставить нас с Грамом одних.