С улыбкой на губах и головой, витающей в облаках, Силье поднялась по лестнице и открыла дверь.

Девочка знала наперед, что немедленно ощутит — ее бабушки под этим кровом нет, — и что это будет непереносимо. Она ожидала бурных упреков от матери за опоздание, а еще больших — при виде ее платья. Она была уверена, что младшие братья, увидев, что ей трудно ходить, не упустят случая тут же дернуть ее за тонкие косички. Но этому дню предстояло стать днем перемен, и глаза Соньи, переведенные на старшую дочь, были красны от слез. Она опустила Фриду на пол как мешок и, не обращая внимания на то, что та упорно не желает засыпать, бросилась к Силье, чтобы заключить в объятья.

— Что с тобой случилось? С тобой все хорошо? — тревожно спросила она, не в силах разжать рук.

Силье не обняла ее в ответ и продолжала держать руки по швам. Ее привели в замешательство следы слез, которые мать пыталась скрыть, и удивляло, что два ее брата тихонько стоят в стороне. Сонья всерьез отнеслась к ее уходу; подступающая ночь заставила ее опасаться самого худшего. И Рюрик с Ингваром, хотя им было всего шесть и восемь лет и они были теми еще упрямцами, осознали всю серьезность ситуации. Самый подходящий момент, чтобы потребовать себе новое платье. Но события этого дня уже многое изменили в Силье.

— Я упала в яму и подвернула лодыжку, — просто объяснила она. — Прости, мама, я не нарочно довела одежду до такого состояния. Я честно хотела, чтобы Фрида когда-нибудь смогла ее надеть. И больше того, я даже не смогу танцевать на деревенском празднике.

Сонья по-прежнему прижимала ее к себе, делая вид, что не замечает, что дочь ее не обнимает. Ее материнское сердце отходило от переживаний. Утренний спор о дороговизне платья остался далеко позади.

— Я его отремонтирую. Это неважно. Скорее садись, дорогая. Покажи мне свою лодыжку. Может быть, все не так плохо.

Подлеченная, вымытая, одетая, заплетенная, напоенная и накормленная Силье лежала в постели. Фрида уснула, свернувшись калачиком справа от нее, Рюрик и Ингвар — слева. Мальчики обычно не искали ее общества, предпочитая за компанию с Кнутом совать ей в обувь зеленых лягушек. Она провела рукой по их спутанным светлым волосам. Приходилось признать, что ее противные братья действительно очаровательны — когда спят.

В доме было тихо. Сонья убирала со стола. Силье следовало бы заснуть, но у нее не выходило. Причина была не в том, что всякие прогулки на пару недель исключались, и что она пропустит деревенский праздник. У камина безнадежно пустовало кресло Мормор. Сможет ли время заполнить эту утрату? Ей на глаза навернулись две крупные слезинки. Чувствуя, как они мягко стекают по обеим щекам, она подумала о Хрунгнире.

Силье ничего не стала рассказывать матери — не ей она всегда и все поверяла. Как мучительно ей не хватало женщины с веселыми морщинками. Мормор всю ночь не сомкнула бы глаз, пока не выслушала бы историю до конца. Она захотела бы вызнать все подробности и посмеялась бы над описанием сплющенной головы Хрунгнира. Силье почувствовала, как вслед предыдущим слезам покатились еще две.

Зашмыгала носом, однако, не она, а ее мать.

Силье повернула голову. Сонья выставила на пустой стол бутылку медовухи и наполнила пару стаканов, прежде чем вспомнила, что Мормор больше нет. Молодая женщина рухнула на скамью, уронив лицо на руки. Она начала всхлипывать, не в силах остановить поток слез, разом выплескивая все дневные тревоги. Силье не могла припомнить, чтобы ее мать когда-нибудь так плакала, даже на похоронах Мормор. Она-то думала, что она одна скучает по бабушке.

Как ни старалась Силье подавить все свои чувства к матери, она не могла ту оставить в таком состоянии. Она тихонько позвала мать.

Сонья подняла голову, словно ее за чем-то застукали, и вытерла лицо фартуком.

— Не спишь?

— Нет, — ответила Силье.

— Тебе что-нибудь нужно?

— Нет, — ответила она.

— Тогда чего же ты хочешь?

— Ты веришь в существование троллей?

Сонья встала и подошла к ней. Она присела на единственный свободный край кровати.

— Ну конечно, почему ты меня спрашиваешь? — шепнула она, натягивая простыню поверх ночной рубашки Силье ей до подбородка.

— Ты когда-нибудь хоть одного встречала?

Сонья улыбнулась — одной из тех улыбок, которые делали ее похожей на Мормор. Из ее зеленых глаз ушла печаль.

— Нет. Думаю, они ушли с гномами. А если и остались, то не выходят из своих пещер. Если бы их коснулся дневной свет, они бы превратились в камень.

— Откуда ты это знаешь?

— До того, как стать твоей бабушкой, Мормор была моей матерью.

— Но я никогда не слышала, чтобы ты рассказывала какие-нибудь истории.

— Потому что Мормор как рассказчица была куда лучше меня. У нее мельчайшее слово оживало — такой был дар. И это то, что вас роднит. Ты больше похожа на нее, чем на меня.

Между Силье и Соньей повисло молчание. Девочка начинала осознавать, что ее мать всегда отходила в тень, уступая первенство бабушке.

— Но теперь-то что у меня осталось? — пробормотала Силье, не сдерживая новых слез, покатившихся по ее щекам.