— Откуда они взялись, эти вот? — ворчит Эймерик.

— Скоро узнаем.

Я выступаю вперед с натянутой улыбкой. На вооруженных людях нет никаких отличительных знаков, скорее всего, это наемники. Что до трех рыцарей, то двоих из них я знаю, по крайней мере, по репутации. Тот, что с тремя кабаньими головами, — Робер, младший сын из рода Кермадеков, которого барон, по слухам, изгнал от себя за темную историю с изнасилованием. Тот, у кого щит отмечен двумя вертикальными красными полосами, — некий Обен, фанатик турниров, который, как говорят, весьма силен в поединках. У последнего — герб с двумя воронами, обращенными друг к другу, и о нем я ничего не знаю.

— Приветствую вас, братья, — бросает монах, опираясь на свой тонкий деревянный крест как на трость.

— Привет тебе, монах. Я удивлен, что здесь так много людей…

— Возблагодарим Господа! Чем больше нас в борьбе с лукавым, тем больше шансов победить его.

— Аллилуйя, — подхватывает насильник.

Я бегло оглядываю своих спутников, которые выглядят такими же озадаченными, как и я. Уверен, Сулейман уже подсчитывает, что останется от награды, если нам придется делить ее с этими людьми.

— Я вполне согласен, но сорок фунтов делить на двадцать…

— О, мы занимаемся этим не ради денег, — ответствует монах. — Наше дело благородно и не терпит отягощения грязью.

— Прекрасно, — говорю я не моргнув глазом. — В таком случае, приступим! Пусть грязь останется нам.

Рыцарь с двумя воронами, молодой человек с ясными глазами, издает негромкий смешок. На мой взгляд, он опасен, хотя бы из-за необычной манеры носить меч наискось.

— Господь вознаградит верных, — соглашается монах. — Я брат Мэтью, а это сир Робер, сир Обен и сир Гильом.

— Весьма приятно. Я — Ангерран де Салль, а эти люди — мои друзья.

Я впервые за десять лет представляюсь именем, которым назвался бы когда-то, но что-то подсказывает мне, что эти дворяне вовсе не пожелают делиться своей победой с Рубилой. Вдобавок я опасаюсь, как бы кто не задался вопросом о моем ветхом снаряжении, но каким-то чудом в пещере поднимается страшный рев, отражающийся от стен, как звон колокола.

— Думается, он все ближе, — морщится Обен, побуждая своих наемников с тревогой вглядываться в черную дыру.

— Я тоже так думаю, — ворчит Эймерик, отцепляя свой большой топор.

Лезвие за лезвием вынимается оружие, чуть ли не робко, словно незнакомые бойцы не могут бок о бок скрестить мечи с неприятелем. Наблюдая за тем, как обе стороны настороженно смотрят друг на друга, я как будто вижу юных девственниц, переживающих перед первым разом.

— Предлагаю, чтобы нападение возглавил я, — говорит насильник со всем самодовольством родовитого отпрыска. — У меня есть опыт!

Не могу удержаться от смешка. Если я не ошибаюсь, Робер де Кермадек никогда не отходил от отцовского дома дальше чем на десять лиг.

— Что тут забавного? — сухо спрашивает он.

— Если говорить об опыте, то я участвовал в крестовом походе в Святую землю.

— И что? Речь идет не о том, чтобы убить нескольких неверных, а о том, чтобы противостоять созданию Дьявола.

— Так ты, значит, привык к дьявольским созданиям.

— Как и ты, рыцарь де…

— Ля Салль.

— Что ж, рыцарь де ля Салль, я жду, что ты докажешь мне, что подходишь лучше меня, чтобы вести отряд в эту пещеру.

Сулейман смотрит на меня, и в его взгляде — послание, если не сказать упрек: «Не спорь с этим дураком». Я киваю, этот сарацинский дьявол всегда прав.

— Хорошо, Робер, нет нужды тратить на это весь день. Я оставлю за тобой командование.

— Хороший выбор, рыцарь, — одобряет монах, которого никто ни о чем не спрашивал.

Глубины извергают еще один рев. Тролль там или нет, но тварь уже недалеко… И вот последние клинки покидают ножны, в том числе и клинок Робера, который кричит «ко мне, Храбрец!», потому что, как добрый родовитый отпрыск, он считает себя обязанным дать своему мечу имя. У моего тоже было имя, унаследованное от моих отцов, но он оказался на дне канала в одном из городков Окситании — это еще одна длинная история. Тот, что я ношу сегодня, не окрещен, он называется мечом, и тот, кому он воткнется в глотку, волен дать ему имя по своему вкусу.

— К оружию! — кричит наш новый предводитель.

— Простите, у меня есть вопрос, — неожиданно вмешивается Сулейман, и все вокруг поворачиваются к нему.

— Чего хочет твой мавр? — спрашивает меня Робер с брезгливым выражением.

— Не знаю, спросите его.

Сулейман играет отсветами на лезвии своей изогнутой сабли.

— Мы не обсуждали этой темы, мессиры, но, чтобы получить награду, мы должны отнести голову тролля барону. У вас ведь это не встретит возражений?

— Не может быть и речи! — кричит монах. — Она будет выставлена в церкви святых Петра и Павла, в реликварии искупления.