Петька Клин, налётчик

Воры объявили войну деникинской полиции в Одессе. Войну открытую. Никогда одесситы не имели лучшей забавы.

Молдаванка, Романовка, портовые окраины и другие пригороды большого (в то время почти миллионного) города зароились от небольших групп бледных, часто в элегантных френчах, мужчин. Были опоясаны патронташами и имели ружья, хотя привыкли чаще использовать револьверы. Затаившись в амбразурах окон, в подъездах, в воротах, за колоннами крылец, за пнями акаций (большинство акаций было уже срублено на топливо во время разных революций), они встречали внезапным бешеным обстрелом несмелые отряды деникинской полиции с большими бляхами на вислоухих кепках и длинных, как юбка, чёрных шинелях. Говорили, что воры должны были овладеть городом, раз и навсегда разгромить оной. А может и установить в городе свою власть.

Этого было слишком много для бесталанной администрации деникинцев: нескольким тысячам кадров полиции, набранных из беглецов со всей Украины и из нескольких чисто российских формаций, приказано было окружить непокорные пригороды (где после захода солнца вообще боялись показываться золотопогонники) и, шаг за шагом продвигаясь, очистить от неблагонадёжных элементов.

Отряды полиции встретили пулемёты и огонь хорошо организованных партизан. Определённая властная спесь воцарилась между ворами за несколько последних месяцев: они использовали город, разделив его на участки, стрижа горожан регулярно, как стадо овец. Среди тысяч «блатных» больше всего выделялась и верховодила группа «налётчиков», которые работали почти всегда без помощников, входя с револьвером в дом и отбирая всё ценное у его перепуганных жителей. До тысячи налётов происходило в течение одной ночи. Подпольная тогда большевистская партия договаривалась с налётчиками о разделении власти на случай восстания против белых, - и воры требовали на случай восстания права иметь своих представителей в комиссариатах полиции. Устроители больших филантропических концертов просили в газетах господ воров не грабить лиц, имеющих билеты с того концерта, и граждане смело шли на такие концерты, потому что в ту ночь запоздалых прохожих даже без билета не грабили.

И теперь, стреляя в ненавистных «фараонов» – полицейских, воры сопровождали это самыми остроумными подколками и насмешками. Полиция потеряла свой авторитет после того, как перепуганная и жалкая, начала ходить за толпой с красными флагами, и позволяла разъярённым уголовникам убивать, как зайцев, своих агентов, подстаршин и старшин.

Воры имели также симпатию среди населения, зачастую даже среди ограбленных: потому что проявляли порой больше благородства и доброго сердца, чем так называемые идейные армии. О налётчиках рассказывали легенды, пели песни, имена выдающихся у всех были на устах.

Возле одного из небольших железнодорожных мостиков, легко перекинутого над грязной улицей пригорода, кипел бой. Полиция залегла за невысокими баррикадами на одном конце моста; на другом, перескакивая с места на место, прячась за балки и железные выступы, суетились воры. Инициатива наступления была в их руках. Они крепко держали в оппонентах пассивное настроение, не давая и головы высунуть полицейским. Командовал ворами лёгкими окриками и угрозами маленький ловкий человечек крепкого телосложения и смуглый с лица.

Самые отвратительные ругательства он цедил сквозь зубы, но лицо у него на танцующем теле было всегда спокойное. Каждое скользящее движение предводителя придавало отваги ворам: их серые фигуры, которые умело целились и прятались, всё сближаясь, казалось, заставят находящихся в тяжёлом положении полицейских к бегству позорному и безвозвратному. Со стороны полицейских выстрелы всё редели.

Мелкий атаманчик воров вытащил свой револьвер, готовясь к последнему решительному призыву, - когда из-за баррикад выглянуло тёмное око пулемёта Максима, и этот пулемёт затарахтел прямо в лицо остолбеневшим ворам.

Предводитель воров повернулся на бок и рассмотрел: его бойцы распластались на мосту, как серые шарики ртути, некоторые падали и волочились, труп одного завис на перилах, перегнулся, неуклюже сдвинулся ниже, и упал на дно серой улицы. Большинство воров отхлынуло назад, большая волна ужаса понесла их на своём гребне.

– Стоять, стоять, фартовые, а то пришью, - резким, тонким от негодования голосом крикнул он, - стоять, фартовые!
– кричал он дальше, в перерывах целясь то в одного, то в другого, обернувшись плечами к пулемёту, упорный, с тлеющими жёлтыми глазами.

Воры остановились со странным выражением колебания на лицах. Пули хлопали дальше, но им приказывал сам Петька Клин.

– Стать, фартовые! Вперёд!
– крикнул он, хотя знал, что подвластные ждут на месте, но не идут за ним, знал - теперь, или он упадёт и они разбегутся, или победит и согнёт сразу проклятые чёрные шинели с пулемётами. И, идя вперёд, Петька Клин вытащил из-за ремня две ручные гранаты и механически приготовил их к взрыву, всё время идя ровным шагом, как лунатик, по доскам моста. Пулемёт свирепствовал как бешеный, безоблачное небо синело немилосердной синью. С одной стороны смотрели на Клина его товарищи, с другой - полицейские, а он вышел почти на середину моста. Вдруг какая-то пуля попала ему в бедро и он, ойкнув, упал на колени. Крик боли десятикратно сильнее отозвался со стороны воров, полицейские, стреляя, встали из-за баррикад почти во весь рост. Тогда раненый Петька Клин, чувствуя, что слабеет, бросил обе гранаты в ненавистное живое существо за пулемётом.

Его глаза были уже мутные, но он всё же слышал, как взорвалась одна граната, как за ней грохнул ящик с патронами полицейских, и дальше отозвалась снизу, с улицы, вторая граната. Слышал ещё и радостные возгласы своих соратников.

Несколько товарищей подбежало к Петьке и осмотрело его рану. Пуля прошила бедро, образовав малое отверстие влёта и большую, подобную кратеру, рану вылета на передней части тела.

– Петька, тебя ранили сзади, - окликнул кое-кто поражённо, и добавил неуверенно: - В тебя стрелял кто-то из наших.