Приревновала? Не хватало, чтобы еще и подруга в меня втрескалась, а потом убивалась, как Подберезная.

Любка не обиделась на нее, а переключилась на Анечку Ниженко, которая из вежливости посмотрела и похвалила фотографию.

В этот момент в кабинет ворвался злой, как черт, директор, в его взгляде было столько ярости, что мы замерли, кто где стоял. Плям и Карась сделали жалобный вид.

— Девятый «Б», — резюмировал он. — Елена Ивановна, тут все?

— Все, мы фотографировались, — сказала учительница.

— Давайте с нами, — предложил я и толкнул Илью в бок.

— Геннадий Константинович, пожалуйста! — улыбнулся друг.

— Что-то случилось? — спросила Елена Ивановна.

— Случилось! Кто-то пригласил Егора Алтанбаева и взрослых парней, они принесли водку и на… набедокурили в мужском туалете.

— Это не мы! — прокричал Плям испуганно.

— Надо разобраться, — сказал директор спокойнее. — Значит, кто-то из «В» класса.

— Или старшие, — подсказал Илья. — Они ведь тоже тут, а Егор — их одноклассник.

— Приходите к нам, — предложила Еленочка, но дрэк махнул рукой и удалился.

Подарок ему сейчас дарить не стоит.

Я поймал растерянный взгляд Пляма — он понял, что, если бы не я, полкана спустили бы на их компанию, хоть не они позвали Егора. Позвали-то не они, но выпить с авторитетным старшаком сочли бы за честь.

Мне вернули фотографии, и мы расселись за столом. Счетчик фотоаппарата показывал, что осталось еще четыре снимка, и я решил после застолья разыграть право на портретное фото. Пока пусть едят, развлечения — позже.

Елена Ивановна принесла из учительской одноразовые, но неоднократно мытые стаканчики, зашипели открытые бутылки, зашелестели конфетные фантики, застучали ложки по тарелкам. Все проголодались, и трапеза проходила в молчании.

Торта не стало минут за пять. Через десять исчезли конфеты. Потом — фрукты. Полчаса — и Карась подбирает крошки с блюда, где стоял торт, а Желткова пальцем соскребает с ножа помадку и крем. Тихонько поет Стинг, настроение лирическое, с налетом легкой грусти, как всегда бывает, когда заканчивается праздник.

Правда, новый год только начался, и это лишь репетиция, зато какая классная!

Оставшиеся полчаса мы играли в песни: кто больше всего вспомнит песен с нужным словом в тексте — снег, вода, радость, море — тот получит портретную фотографию.

На голоса заглянул директор, понял, что мы не бесчинствуем, а культурно отдыхаем, и исчез.

Выиграли Гаечка, Димоны, оказавшиеся теми еще меломанами, и Елена Ивановна, которая участвовала в конкурсе наравне со всеми, и выяснилось, что она хорошо поет и любит походы.

Пришла пора расходиться. Забрав вещи в раздевалке, мы выдвинулись все вместе, как компания старых друзей. Проводили далеко живущих на остановку, усадили на автобус и отправили по домам.

В мою сторону шла только Лихолетова, которая всю дорогу на меня странно косилась и только на холме возле дома культуры, где ей надо было поворачивать домой, не выдержала и прошептала:

— По-моему, Сашка тебя любит. Она так из-за Любки бесится! Хотя понятно же, что ты просто жалеешь Желткову, как облезлого бездомного щенка.

«А Оле снился соло-гитарист. И иногда — учитель пения», — вспомнилось вдруг.

Хотелось съязвить про серпентарий и женскую дружбу, но я не стал. Сказал только:

— Стыдно, Раиса Геннадиевна, про подругу судачить.

Лихолетова не поняла, в чем ее вина, и возмутилась:

— Я не судачу. Я хочу помочь, потому что, возможно, ты не видишь этого. — Она постучала себя по лбу. — Вы, парни, такие дуболомы!

Святая простота. Зря ее в подлости заподозрил.

— Спасибо, Рая. Слепой прозрел, — улыбнулся я, и мы разошлись.

Все-таки правильно я сделал, что пошел на праздник. Отдохнул душой, а вот тело утомилось и еле плетется. Теперь выдыхай, бобер, до третьего января, когда все завертится с новой силой…

Хотя какой там «выдыхай!» К нам завтра из Москвы на своей машине выдвигается дед с товаром почти на штуку баксов. Пока не доедет, буду переживать, ведь на трассах кишат желающие поживиться. Я ему раза три раз говорил, чтобы бросал все, если начнут грабить — он нам живым нужен. Но вряд ли боец так сделает.