— Дай чистую бумагу, — говорю вскочившему Лихачёву и сажусь на его место.

Быстро записываю нужную информацию, а затем беру протокол допроса.

— Однако! Наш герой сдал не только товарища губернатора, таможенников и уездных глав. Но ещё и своих дружков в Москве! И даже брата Петра? — произношу, дочитав несколько листов с признаниями Урусова.

Перевожу взгляд на продолжавшего скалиться свояка. Затем обращаюсь к Дудину:

— Только ты не учёл одного, Мартын. Фёдор Семёнович всегда отличался завидным умом и сообразительностью. Поэтому его показания надо перепроверить, а самого князюшку пытать уже по-настоящему. Ты не знаешь, а он ведь напрочь разругался со старшим братом. У Петра недавно умерла тёща, владевшая состоянием покойного мужа Данилы Строганова. Да и жена его, говорят, совсем плоха. Значит, есть возможность хапнуть огромный кусок. Там ведь шесть городков, семь десятков деревень, восемьдесят пять починков[1] и более пяти тысяч душ, не считая инородцев. Если прикинуть, то в Пскове и окрестностях столько же народу живёт, сколько Строгановым принадлежит. Только брат Петя всегда был честным и московских дел сторонился. Поэтому оболгали его. Как и большую часть волостных голов. Я ведь некоторых самолично назначал, особенно в Тихвин и Валдай. Получается, мои людишки хорошо работают, коли их решили под удар подвести.

Немного помолчав, я уловил ускользающую мысль.

Вспомнил! — с улыбкой хлопаю себя по лбу, — у Петьки ведь первая жена была из видных раскольниц. Вот младшие братья во главе с матушкой и вынудили его с Евдокией развестись, ведь церковь такое не одобряет. А тот жену любил, поэтому, обвенчавшись со Строгановой, забрал детей и уехал на Урал. И семье надругательства над своей жизнью не простил. Ещё и разбогател немыслимо, а с братьями делиться не хочет. Ишь, чего удумал!

— Антихрист! Монастыри разоряешь, церковь православную унижаешь и над верой глумишься! Подмёныш! С первого дня я это чуял и прав оказался! — не выдержав насмешек, начал шипеть Урусов, чьё лицо перекосило от ненависти. — Фёдор Алексеевич другим был. Вор ты! В шкуру царя влез! Ты же всё видишь, Алексей! Он же самозванец!

Последние слова Урусов прокричал, явно рассчитывая на реакцию присутствующих, в первую очередь на реакцию главы моей канцелярии. Только Дунину на него плевать, а в палачи вообще подбирают таких людей, которым думать противопоказано. Лихачёв же, если чего и подозревал, то свой выбор давно сделал. Он может, чего про себя и думает, но в отличие от арестованного, являться государственником. Для Алексея главное — мои поступки, которые полностью соответствуют его представлениям о государственных реформах. Западник он. Впрочем, как и Голицын, отринувший своё эго и занимающийся сейчас сельским хозяйством. Я ведь не просто так окружаю себя именно такими людьми. Одоевским вообще плевать на фигуру царя, они России служат.

— Ты не надрывайся, береги здоровье. Нам надо ещё многое узнать. Но для начала ответь. Если ты весь из себя такой хороший, а я подмёныш, то воровать зачем? Ну, выполняй службу и даже монастыри защищай. Заговор против меня плети. Зачем свою мошну за казённый счёт набивать? Молчишь, курва? То-то и оно. Ты всегда был гнилой и даже ради якобы благого дела своё нутро не переделаешь.

Делаю небольшую паузу и собираюсь с мыслями.

— Пытайте его осторожно, чтобы невзначай не помер. А будешь упорствовать, я с деток твоих у тебя на глазах прикажу шкуру спустить. Хватит, надоели вы мне, — поворачиваюсь к подобравшемуся Дунину: — Особо расспроси, кто из церковных иерархов в заговоре. Кроме Ефимия и Иоакима, который наверняка всё затеял, есть иные персоны. А ещё потряси вора насчёт Прозоровских, Толстых и Хованских. Чую, не обошлось без них. Пусть мы эти рода подсократили, но там хватает родичей, иные фамилии носящих. Я пока пойду, пообедаю и вздремну. Часа через два спущусь, расскажешь чего и как.

— Уууу! — тоскливо завыл Урусов. — Антихрист! Будь ты проклят!

Возвращаюсь по тёмному коридору, наблюдая за бликами пламени на старой кладке. Это для меня хороший урок. Нельзя расслабляться и верить людям. Я до сих пор допускаю ошибки, свойственные жителю XXI века, далёкого от политики. Впрочем, прежний Федя тоже был излишне доверчив. Или просто не хотел глубоко копать, прекрасно понимая, что его окружение состоит из не самых приятных людей. Неожиданно пришла мысль, что пора проверить второго свояка[2]. Он воеводит в Серпухове, куда его воткнули, чтобы особо не навредил. Человек он неумный, но и без должности оставить нельзя. В последнее время до меня стали доходить слухи, что Василий излишне несдержан на язык, ещё и развил активную переписку с некоторыми боярами. Вот и посмотрим, что вообще происходит.

Снова иду за бойцами, громко топающими сапогами. Они не в лесу при ловле разбойников, где требуется тишина. Поэтому можно немного попугать попов и монахов, шарахающихся от нас в Митрополичьих покоях новгородского кремля.

Я же снова мысленно себя корю за доверчивость и отсутствие внимательности. Ведь при назначении любого крупного чиновника необходимо учитывать множество нюансов. И речь не только о навыках управления или смекалке. А ведь митрополит важнейшей епархии — это и есть чиновник, путь в духовной сфере. Его тоже необходимо было просветить, а не доверять мнению патриарха Корнилия.

О чём я думал, когда утверждал митрополитом Новгорода бывшего настоятеля Чудова монастыря, превращённого в казарму? Почему не проследил? Уверился в своей крутизне и неуязвимости? Скорее всего, именно так. Ведь не укажи Иголкин на системное мздоимство таможенников, то мы проворонили бы заговор. А он есть! Урусов запел, хотя это было похоже на верещание свиньи на скотобойне. Новый заговор организовали бояре вместе с церковными иерархами. Кто бы сомневался? Смещённый Иоаким показал, насколько церковники влезли в мирские дела и как не хотят заниматься только положенными обязанностями.

Хреново, что в этом случае потенциальных мятежников объединил идеологический фактор. Судя по показаниям бывшего губернатора, попы возмущены массовой секуляризацией земель и имущества. И они грамотно разыграли карту раскольничества, подтянув некоторых недовольных бояр. Мол, царь потворствует Аввакуму со товарищи, которых давно пора сжечь — и дело с концом. Не замыслил ли Фёдор Алексеевич примерить лавры византийского императора Константина V, прозванного Копронимом, то есть навозником или говнюком? Тот тоже начинал гражданские реформы, а затем полез в церковные дела, возглавив иконоборчество, что иерархи считали ересью. И, конечно, подтянулись вельможи, отодвинутые от кормушки. Тот же Урусов особой религиозностью никогда не страдал, зато воровать всегда был горазд. Этим важно вернуть прежнее влияние или откусить кусок страны пожирнее.