Вообще, я выходил “здоровый кабан”, судя по виденным. Народ здесь не отличался габаритами, а я — дядя немаленький. Но возраст уже не шестнадцать, о чём злобно бормотал уголовник. И хотя в форме себя стараюсь держать, да и занимался всяким интересным в своё время и не всё успел забыть, но… не юноша. Не старик, но всё же.

Кинул конфискованное у бандитёнка пропитание безымянному: даже если он — не “герой этой саги”, а просто похож типажом (по графике игрушек ориентироваться — дело довольно ненадёжное), то просто иметь признательного человека неплохо. Чёрт знает, как выйдет с побегом, но в любом случае хорошие отношения не помешают.

— Благодарю, Вельруф, — раздалось растерянное от безымянного, на что я просто кивнул, присев и перекусывая.

Кстати имя, а никак не кличку, я себе даже не выбрал, а просто перевёл. С учётом хохдойча, на котором трепались местные, оно звучало как-то органичнее родного. Может, и поможет в местных условиях, может — нет. Посмотрим.

Мой демарш никакого “восстания уркаганов” не вызвал, младший жулик зыркал недобро, вот и всё. А безымянный, тем временем, сделал жестами занимательное предложение. В том смысле, что раз уж мы изволим пребывать в помещении с неприятными личностями, то есть у него опасения, что можно не проснуться. Или проснуться не слишком целым, ещё что-то. Вполне понимаемые опасения, у самого такие были. Так вот, жестами, скрытыми от бандитов, он вполне отчётливо предложил поделить время сна на две части и дежурить. Предлагая себя как первого караульщика.

Я на это коротко кивнул, хотя понятно, что доверия к безымянному знакомцу разве что на грош. Но спать надо, а опасения парня вполне обоснованны, судя по злобным зыркам бандитёныша.

В общем-то, безымянный просто перебрался ко мне поближе, и так же, как и я, занялся молчаливым мышлением. А через пару часов я негромко сообщил, что я — спать, на что получил кивок. Разгрёб фигню с лежанки, использовал джинсовку, как подушку (жарковато тут всё-таки, кстати), и попробовал уснуть. Что получилось на удивление быстро, а вот аккуратно тыкающий меня за плечо безымянный чуть не получил хороший удар, а то и нож в пузо. Но в себя я пришёл на удивление быстро, просто кивнул безымянному и расселся на лежанке, пока он устраивался. Бандиты дрыхли, но младший беспокойно: время от времени дёргался, поднимал голову, оглядывался. Так что вариант с дежурством выходил совсем не лишний.

Но проишествий не было, а через несколько часов, на протяжении которых я занимался всякой психологической хренотенью, типа принятия, смирения и построения не слишком реалистичных планов, появился стражник, орущий “на выход”. И начались огорчения. Для начала, каждого из нашей четвёрки заковали в кандалы: фактически колодки для рук, дрянного металла, с потёками ржавчины. Но десять кило, не меньше, здоровые, и хрен снимешь! Сам процесс заковывания заключался в стучании молотком по полоске железа, сгибавшейся и блокирующей кандалы. Вроде и ерунда, но с учётом цепи, крепящейся к крытой повозке, и того, что без присмотра нас не оставят — ставило перспективу побега под вопрос. Кстати, помимо нашей четвёрки, на цепь посадили ещё пять типов, один из которых был чуть ли не дворянином или ещё какой-то высокопоставленной шишкой в местном социуме. Дорогая, хоть и грязная одежда на это прямо указывала. Кто они, почему не сидели с нами — чёрт знает. А после заковывания запряжённая каким-то бычьём телега двинулась с начала к воротам, а потом из города.

— Суд обещали, ссскоты, — негромко, но с понятно злобой прошипел я себе под нос.

— Он будет, незнакомец, перед рудниковой долиной. И если ты не имеешь покровителей с хорошими деньгами — тебе нет разницы, будет он или нет, — внезапно произнёс расфуфыренный, даже не смотря в мою сторону.

Больше никто ничего не говорил, а наша процессия скорбно топала за телегой, под присмотром парочки стражников, топающих за нами. Кстати, любопытный момент: почему-то я не видел лошадей. Про верховую езду можно и не говорить: телеги с бычьём, а если не телега (карета-пролётка) — то пёхом.

Двигала телега не слишком быстро, но и не медленно, а я вынужденно любовался окружающими просторами. И в плане природы — красиво, вот только… Я стал точно уверен, что в Готике. Бескрылые птицы-падальщики и стрекозы-шершни, как распространённые представители автохтонной фауны показывались на глаза. И ставили окончательный крест на идее побега. Метровой длины стрекоза с жутким жалом и топорообразный клюв “птички” в два метра росточком, причём в компании таких же “птичек”… Реально сдохнуть проще, чем выжить с такими вводными. Может, эти (да и прочие) твари не слишком агрессивны, а в игре для колорита… Но слабо верится. Да и парочка стражников, топающих за нами, явно не из любви к крутым жестам снимала с поясов арбалеты при появлении этих тварей.

Миновали несколько ферм: поля, огороженные даже на вид мощными заборами, с металлическими шипами, прилегали к группам стоящих домов. Коттеджи, амбары и прочая хренотень. В полях горбатились специальные пейзане, то ли пололи, то ли инсектоцидили, то ли имитировали бурную деятельность. И, в целом, я даже узнавал места по игрушке. Правда, пропорции были не игровыми: к полудню мы добрались до мест, до которых в игрушке идти несколько минут. И довольно интересный момент: я где-то посеял свою близорукость, против чего не слишком возражал. Хотя мерзкую местную фауну, если начистоту, предпочёл бы рассматривать с меньшим количеством деталей, а лучше бы не рассматривать вообще. В полдень (судя по солнцу) нам выдали по куску хлеба (колбасу то ли зажали вообще, то ли сожрали стражники, чёрт знает). Жрать его в колодках было отдельной акробатикой, стражи нагло ржали, смотря как мы крючимся.

— Никогда не надоест на это смотреть, гы! — радовалась скотина, попивая что-то из фляжки.

Из телеги никто не выходил, а через полчаса мы двинулись. И к вечеру прибыли к “обменной площадке” или что-то типа того. В скалах на площадке стояло несколько навесов, даже на вид лютая деревянная система — подъёмник с круговым колесом, в которое были впряжены волы. Также на площадке было не меньше десятка стражников, стояла какая-то телега, поменьше нашей. И под навесами копошилась какая-то публика, уж чёрт знает, зачем.