Шрифт:
Сердце едва ощутимо царапнули острые коготки: я вспомнила, какая пропасть нас разделяет. Кто я и кто он – граф, руководитель клиники… Однако сейчас я не хотела об этом думать, просто выкинула из головы. Завтра вернется реальная жизнь, но здесь и сейчас я гостья в его доме, и можно, пусть ненадолго, представить, что мы равны…
Экскурсия закончилась в кабинете у книжного шкафа. Действительно, большую часть полок занимали книги по целительству, отдельной стопкой лежала художественная литература и, как я поняла, приглядевшись к корешкам, поэзия.
– Вы любите стихи? – удивилась я.
Хотя чему здесь удивляться: он вырос совсем в ином мире.
– Почитаете?
– Вы этого хотите? – Мэтр Ланселот окинул внимательным взглядом томики стихов, выбрал один. – Хорошо.
Он отодвинул для меня кресло, помог сесть, сам оперся о столешницу, переворачивая страницы. Я смотрела и не могла налюбоваться его благородным лицом, тем, как взлетают и опускаются ресницы над задумчивыми серыми глазами.
Он тихо начал читать:
Так пусть же ненависть является твоя; Но уж скорей, пока судьба ко мне жестока. Соединись и ты с преследованьем рока И придави меня – пока несчастен я. Когда же властвовать печаль не будет мною, Ты на меня тогда не напади тайком, И туч не нагони – вслед за дождливым днем Настигнув бурею нежданною ночною. Покинешь ты меня?.. Покамест я борьбой Измучен не в конец – рази без сожаленья; Так раньше всех других приму без промедленья Ужаснейший удар, мне посланный судьбой. И все, что горем мнил – душе, тоской объятой Покажется ничем перед твоей утратой. [305]305
90 сонет Шекспира в переводе Т. Л. Щепкиной-Куперник.
Не знаю как, не помню, почему я оказалась на ногах. Взяла книгу из его рук и отложила в сторону, приподнялась на цыпочки и поцеловала мэтра Ланселота. Он медлил лишь миг. Теплые губы ответили на поцелуй. Он нежно, но уверенно взял мое лицо в ладони, будто боялся, что я ускользну, а я обвила его руками за шею, словно боялась, что ускользнет он.
– Мой любимый, – шептала я, теряя остатки разума, отрываясь лишь для того, чтобы глотнуть воздуха. – Мой самый лучший. Мой родной.
49
С растрепавшейся после сна косой, в халате с трижды подвернутыми рукавами, Грейс выглядела так трогательно, что Лансу едва удавалось держать себя в руках. Хотелось обнять ее, усадить на колени; прижимая, перебирать волосы, гладить, целовать, и не только целовать. Кажется, он здорово переоценил свою выдержку, приведя ее в дом. Нет, он все сделал правильно – Грейс нужно прийти в себя и физически и душевно, а в его доме она будет избавлена и от лишних вопросов, и от любопытных или жалостливых – неизвестно еще, что хуже – взглядов.
Но как же нелегко знать, что их разделяет лишь пара дверей и коридор, и не приближаться, видеть ее совсем рядом, и не коснуться. Желать ее – страстно, отчаянно, безумно – и не выдать себя ни жестом, ни словом.
И когда Грейс вынула из его рук томик стихов и потянулась к нему, Лансу на миг показалось, будто он все же поддался видениям, которые старательно гнал от себя весь вечер.
Ее поцелуй был легким, словно касание крыльев бабочки, и Ланс приник к ней, не в силах оторваться, как невозможно оторваться от родника в летнюю жару. Он понял, что его губы были первыми, и тихая нежность к этой девочке, до сих пор не знавшей ни мужских рук, ни мужских губ, переполнила его, заставляя быть осторожным и бережным. Дразнить, едва касаясь, углублять поцелуй и снова отстраняться, позволяя ей – да и себе – глотнуть воздуха.
– Грейс… Моя Грейс…
Ее пальцы перебрали волосы на затылке, скользнули за ворот рубахи. Узкая спина трепетала под его ладонями, точно каждое прикосновение обжигало, с губ девушки сорвался тихий стон, отозвавшийся внутри его, словно искрами пробежал по оголенным нервам. Ланс притиснул ее к себе, проник языком в рот, срывая еще один стон. Она, дрожа, приникла к нему всем телом, казалось, не замечая его вожделения, хотя не заметить было невозможно. Руки сами потянулись к поясу халата. Одно движение – и Грейс предстанет перед ним, нагая и прекрасная, точно жемчужина, освобожденная от раковины.
Он заставил себя замереть – одним всесильным богам ведомо, чего Лансу это стоило. Заглянул ей в лицо – ни капли разума не осталось, лишь желание, такое же сильное, что бушевало в нем. Грейс снова потянулась к нему, он поймал ее лицо в ладони, провел большим пальцем по припухшим от поцелуев губам. Окликнул тихонько:
– Грейс.
Она подняла ресницы, и, глядя в синий омут ее глаз, Ланс не сразу вспомнил, о чем должен спросить.
– Ты в самом деле этого хочешь? Пока я еще могу остановиться.
Застыл, напряженный, словно от ее ответа зависела целая жизнь, сам не зная, как сумеет отстраниться и сделать вид, будто ничего не произошло. Не железный же он!
От ее улыбки, в которой смешалось желание и безрассудство, у него заныло в паху.
– Да…
– Моя Грейс, – выдохнул он прежде, чем снова прильнуть к ее губам. – Моя…
Ланс подхватил ее на руки. Грейс доверчиво прильнула к нему, и это простое движение сказало ему больше, чем любые слова. Он отнес ее в свою спальню, поставил рядом с постелью. Сплел заклинание, чтобы этот вечер остался для Грейс без последствий.