Это совсем другой смысл употребления первого лица в тексте.

Полагаю, именно эту цель преследует и юный менеджер, который видит себя берсерком. Он ведь не только себя видит – он и своему читателю предлагает пережить то же самое. Надеть ту же маску, испытать такие же эмоции.

Отчасти, вероятно, с этим же связано употребление мной первого лица в эпизодах «Архитектора» (проект Андрея Мартьянова). В «Архитекторе» мне было предложено внести в историю «человеческое измерение», на фоне широкой картины политических событий показать судьбу одного человека, конкретно – немецкого офицера, попавшего в плен под Сталинградом. Текст Мартьянова подавался от первого лица, у него действовали политики, военные. Части романа имели подзаголовки: «Рассказывает такой-то… Рассказывает такой-то…» Поэтому естественным было подать и историю отдельно взятого человека, брошенного в котел истории, тоже от первого лица.

Как нетрудно понять, разница между мной и немецким офицером-танкистом Эрнстом Шпеером не просто огромна, она вообще не поддается описанию. Однако «я» было произнесено в этом эпизоде вполне естественно. Ни один мальчик не растет с мыслью «а стану-ка я военным преступником». У каждого человека есть предыстория и причина, если он, конечно, не социопат и не маньяк, то есть если у него с головой все в порядке. Как сказать «я», имея в виду врага? Возможно, я слишком глубоко заглянула в его душу и мое «я» прозвучало слишком убедительно, потому что в мой адрес даже прилетело обвинение – что Хаецкая-де на стороне немецких фашистов.

Друзья мои, это отнюдь не так. Преступность фашизма в том, что такие неплохие люди, как Эрнст Шпеер становятся военными преступниками. Изображать всех немцев, включая маму Шпеера – кстати, убежденного члена национал-социалистической партии, - исключительно в стиле фильма «Небесный тихоход» - «О, колоссаль!..» - прием плакатный, для творческой задачи «Архитектора» не подходящий.

Имелась и еще одна причина заговорить в «Архитекторе» от первого лица, и ее на самом деле я считаю решающей. Брутальная мужская литература середины двадцатого века – Ремарк, Хемингуэй – писалась от первого лица. А мне требовалось создать имитацию такой литературы, дать читателю «лейтенантскую прозу».

Еще один момент, связанный с речью от первого лица. Если повествование от третьего лица позволяет читателю по личной склонности выбирать себе любимых героев и «правильную» точку зрения, то повествование от первого лица жестко расставляет акценты. Мир показан глазами только одного героя, только с одной точки зрения, эмоциональные реакции как будто бы возможны только те, что заданы «я»-персонажем, нравственные оценки могут быть только те, что навязаны рассказчиком. Если читатель книги, написанной от первого лица, пытается бунтовать - например, считать плохими тех, кого «я»-персонаж считает хорошими, - у него рвется контакт с текстом. В таких случаях читатель говорит, что его книга «бесит».

Впрочем, и здесь все не настолько однозначно. Дело в том, что иногда автор разделяет позицию своего «я»-героя (у автора и рассказчика может быть разный жизненный опыт, но сходный взгляд на вещи в целом), а иногда позиции автора и героя-рассказчика резко расходятся.

И вот тут на первый план выступает некая особенная, иезуитская хитрость. Она заключается в том, чтобы вести рассказ от первого лица и как будто усиленно навязывать читателю точку зрения «я»-персонажа, а между тем ловко разрушать ее на каждом шагу. Левая рука как бы не знает, что делает правая. К таком приему прибегают, когда автор категорически не разделяет мнения своего «я»-героя. Это автор стоит за кулисами и ловко манипулирует происходящим. Этим же я занималась (или пыталась заниматься) в «Архитекторе». Например, русские партизаны кажутся немецкому офицеру уродливыми, плохо одетыми людьми, каким-то человеческим мусором. Эту точку зрения, как нетрудно понять, автор со своим героем-рассказчиком не разделяет. И читатель, смею надеяться, на моей стороне, а не на стороне немецкого офицера. Если получилось так, как задумывалось изначально, - то мы с читателем переглядываемся поверх головы «я»-героя. То есть если вы думаете, что автор куда-то ушел и отдал всю историю на откуп персонажу-рассказчику, - не обольщайтесь. Если вы автора не видите – это не означает, что его нет. Он прячется за ближайшим кустом, вместе с белым роялем.

От первого лица (4): Внешность

10:30 / 15.06.2016

Описание внешности героя – одна из важнейших его характеристик. Читателю всегда интересно знать, как персонаж выглядит и что на нем надето.

В свое время Чехов, высмеивая штампы, которыми пользуются писатели, предлагал непременную схему «белокурые друзья и рыжие враги». Но «белокурых друзей» придумали, естественно, задолго до современников Чехова. Еще во времена Кретьена де Труа стандартно красивая героиня должна была обладать голубыми глазами и светлыми волосами. Черноволосая героиня воспринималась как вызов даже в XIX веке, а уж рыжая… Зато потом, понятное дело, от рыжих отбою не стало. То, что было вызовом и оригинальностью, почти мгновенно превратилось в штамп.

Но, собственно, речь не об этом, а о том, что внешность героя многое о нем говорит.

Если герой хром, горбат или изуродован компрачикосами – то это вообще отдельная тема. Однако и просто внешность, сама по себе, очень важна. Хочется ведь представлять себе персонажа, ну хоть как-то. Пьер Безухов толстый, Андрей Болконский – холодно красив, Наташа Ростова – с живым, неправильным лицом, худенькая…

В повествовании от первого лица мы сразу сталкиваемся с важной проблемой. Как, спрашивается, описывать внешность рассказчика, если вся история дается его глазами, то есть он себя, в общем, не видит? Он сидит «в будке», как карусельщик, в центре всех событий, отчасти он и запускает эту карусель - и отчасти он же и ее контролирует… С одной стороны, он – самое главное, центральное лицо всей свистопляски, а с другой – его как будто бы и нет. Ведь мир вращается вокруг неподвижного центра.

Один из примеров описания собственной внешности «я»-персонажа – это Мерлин из «Полых холмов» Мэри Стюарт. Точнее, из всей трилогии о Мерлине. История написана от лица главного героя. Здесь, кстати, можно отметить характерный выбор «я»-персонажа. Обычно, когда современный автор пишет о средних веках или о каком-нибудь легендарном времени, то в качестве героя-рассказчика предпочитает местного интеллигента, то есть, по сути - мага: чаще всего это Мерлин и Моргана, а также бесчисленные целительницы, травницы, ведьмы, тайнозрители, Медея, ученики чародеев, переписчики книг, лекари, астрологи. Для этих людей внешность очень даже имеет значение. Если, скажем, какой-нибудь рыцарь может быть усредненным рыцарем XIII века (хотя от лица файтеров повествование, по-моему, ведется гораздо реже), то с магом такой номер не проходит. Внешность мага крайне важна. Потому что он всегда отличается от других людей. В том числе и внешне. Автор выбирает такого героя не только потому, что одному интеллигенту гораздо проще договориться с другим интеллигентом, нежели с файтером. Автор фэнтези вообще любит, чтобы герой у него был изгоем, чужаком («ксенией»), не таким, как все, - чтобы герой выделялся и имел из-за этого большие неприятности, в первую очередь – от косных обывателей.