От первого лица (1): Взгляд со стороны

10:39 / 15.06.2016

Пару лет назад я написала книжку, где изложена моя точка зрения на то, «как писать книги». Сама я люблю читать подобные вещи, потому что каждый писатель за годы работы набирает какое-то количество любимых приемов, позволяющих ему выразить свою мысль наиболее полно и отчетливо. И наступает момент, когда писатель испытывает потребность поделиться наработками. Иногда это называют «секреты мастерства», хотя никакого секрета тут нет.

Хочу оговориться – я не люблю читать учебники, вроде «Как написать гениальный роман», которые сочиняются менеджерами. Это книжицы из разряда: «Кто не умеет делать – начинает учить, как делать». Я люблю книжки, написанные практиками, настоящими писателями, каждый из которых нашел какие-то свои пути-дорожки и теперь обдумывает пройденное вместе с читателем.

Поскольку сама я такие книги люблю, то и свою написала для таких же любителей поговорить о написанном (и ненаписанном тоже). Естественно, на момент написания книги я о чем-то сказала, а что-то сказать не успела или не сообразила.

В развитие темы случился у нас как-то разговор о повествовании от первого лица. Прием этот интересный и сложный.

Первый вопрос был такой:

«Насколько образ повествователя соединяется в сознании читателя с образом автора?»

Поразмыслив, я выдвинула странное на первый взгляд предположение: повествование от первого лица отнюдь не соединяет в читательском сознании образ повествователя с образом автора; напротив – как раз именно этот прием позволяет как можно более отчетливо провести границу между героем-рассказчиком («я»-персонажем) и автором.

Речь от первого лица зачастую делает контраст между героем и автором куда более ярким, нежели при нейтральном повествовании от третьего лица.

Когда читаешь произведение, написанное от третьего лица, то сам автор как бы отстраняется от рассказываемой истории. Автор - в большей или меньшей степени - притворяется, будто нейтрален по отношению к тексту. Его дело, мол, «маленькое» – он подает картинку, излагает сюжет. Но какова его личная точка зрения на излагаемое?

У автора, конечно, имеются собственные хитрые приемчики, с помощью которых он перетаскивает читателя на свою сторону, - но, в общем и целом, автор всегда может отговориться тем, что он-де просто передал какие-то факты, а выводы читатель волен делать самостоятельно. Если автор слишком заиграется в «объективность», то читатель может вообще остаться в недоумении, на чьей же стороне автор, ведьмы или инквизитора.

Так обстоит дело при повествовании от третьего лица, когда автор будто бы «объективен».

А если повествование поведется от первого лица, если в тексте появится «я»-персонаж, повествователь?

Предположим, «я»-героиня – молодая прекрасная колдунья Моргана, а автор – пожилой дяденька с ученой степенью Гарварда. Совершенно определенно, между героиней и ее создателем – дистанция огромного размера. Мы уж никак не заподозрим почтенного профессора, который сообщает: «Я сварила дурманящее зелье и подлила его королю Артуру в овсянку», - что сам профессор проделывал когда-то нечто подобное, да еще облачившись в платье с длинными, висячими, отороченными мехом рукавами. Мнения, поступки, образ жизни героини и автора резко расходятся. Автор благопристойно посещает проповеди в своей районной англиканской церкви, героиня каждую пятницу летает на метле. Автор мужчина, в конце концов! С бородой! Трубку курит!

Аргументация «я»-героини в свою защиту может звучать убедительно, читатель даже может разделять точку зрения героини (особенно если читатель и сам каждую пятницу летает на метле), однако при этом читатель постоянно помнит: это говорит сама героиня, а не автор. Автор – он другой. Совсем-совсем другой.

То есть, «я»-прием, повествование от первого лица, позволяет автору не сливаться с героем и не разделять его точку зрения на жизнь, ничего особенного для этого не делая, просто оставаясь собой – таким, каким мы видим его, автора, на фотографии на четвертой странице обложки.

Другой вариант: «я»-герой – юноша-викинг, начинающий берсерк, только-только осваивающий искусство поедания мухоморов и грызения щитов. Он молод и строен, у него развитая мускулатура, светлые прямые волосы, привлекательное открытое лицо, и его любит дочь ярла.

По многим параметрам автор как будто недалеко ушел от своего «я»-персонажа: он молод, свое лицо в зеркале он находит весьма приятным и открытым, и это мнение разделяет симпатичная однокурсница по Академии каких-нибудь недонаук в области менеджмента и психологического манипулирования.

С мухоморами и грызением щитов, правда, дела обстоят не очень, тренажерный зал заменяет их весьма относительно, но в своем деле наш автор, в общем, не из последних. Учится он хорошо, перспективы имеются.

И когда такой автор пишет: «Я схватил двуручный меч и занес его над кудлатой белобрысой головой разъяренного врага…» - как-то обостренно ощущается, что автору действительно хотелось бы, желательно в голом виде, попрыгать по дракару с двуручным мечом на страх кудлатым врагам, - и только обстоятельства удерживают его в цивилизованном обличии. То есть, произнося «я», автор действительно имеет в виду себя самого.