Габриэль не подала вида, что его сообщение стало для нее страшным ударом. Ей хотелось кричать от разочарования, но она мягко произнесла:

— Благодарю вас за то, что вы приложили столько усилий для разгадки этой тайны. Я пришлю завтра своего шофера за платком.

— Можете в любое время пользоваться моей лабораторией, — сказал на прощание «король парфюмерии».

«Что ж, пусть хоть Дягилев порадуется, получив свою драгоценную реликвию назад!» — сердито подумала Габриэль. Он уже несколько раз спрашивал ее о платке. Очень деликатно и ненавязчиво, но она все же чувствовала себя виноватой, поскольку лишила его талисмана в такой ответственный для него момент — во время решающей стадии подготовки к премьере. Дягилев периодически присылал ей через Бориса Кохно приглашения на репетиции, но она до сих пор так и не собралась в театр.

Стоя на коленях с зажатыми во рту булавками и прикрепленной к браслету на руке подушечкой для иголок, драпируя платье на манекене и делая вид, будто погружена в работу, она внимательно слушала, как Кохно после сообщения об очередном приглашении как бы невзначай интересовался платком. Она продолжала втыкать булавки и в который раз уверяла его, что платок вскоре вернется к своему хозяину. Но чувство неловкости и стыда росло с каждым новым визитом юного секретаря. Русские очень суеверны, это она знала от Дмитрия. И потому старательно избегала Дягилева, изобретала все новые отговорки и, осыпав любезностями, отсылала Кохно ни с чем назад в отель «Крийон». Ее меценатство начиналось не самым лучшим образом. Не говоря уже о реализации идеи создания «О де Шанель».

И вот дягилевский «сувенир» оказался совершенно бесполезным. Когда она, закончив разговор с Коти, повесила трубку, ее взгляд случайно упал на столик-приставку под висевшим на стене телефоном. На раскрытом ежедневнике в черном кожаном переплете лежало несколько бумажек с записями, и из-под них выглядывал уголок письма с гербом отеля «Крийон». Хоть она и просила передать Дягилеву, что не может принять приглашение, но зачем-то записала место, дату и время званого ужина, который тот устраивал для своих друзей по случаю успешной подготовки премьеры «Весны священной». После печальных новостей от Коти этот ужин был прекрасным поводом вернуть владельцу его реликвию.

Габриэль решительно направилась к письменному столу, села и достала из ящика лист своей фирменной почтовой бумаги. Письмо, написанное ею Дягилеву, было кратким: у нее неожиданно изменились планы, и она охотно принимает его приглашение. О платке не было сказано ни слова. Она решила сделать ему приятный сюрприз.

Гостями Сергея Дягилева в баре «Ля Гайя» были художники, артисты, избранные сотрудники. Хотя заведение находилось неподалеку от ателье Габриэль, практически за углом, она опоздала. Гости стояли маленькими группами под огромной люстрой за аперитивом и оживленно беседовали, многократно отражаясь в зеркальных стенах.

Габриэль сразу же заметила Хосе Серта, беседующего с Пабло Пикассо. Он мельком взглянул на нее, махнул рукой и вновь повернулся к собеседнику, который тоже кивнул ей в знак приветствия. Пикассо говорил не только языком — он яростно жестикулировал и размахивал дымящейся сигарой. Габриэль была очарована этим мужчиной, внешне не очень привлекательным, временами даже невзрачным, зато необыкновенно остроумным. Она знала знаменитого земляка Хосе через своих друзей, и их связывало отнюдь не просто знакомство: жена Пикассо, Ольга Степановна Хохлова, до замужества балерина из дягилевской труппы, носила одежду от Шанель, причем не только на светских раутах, а в качестве своего рода живого манекена: года три назад Пабло изобразил свежеиспеченную мадам Пикассо в купальном костюме от Шанель. Картина называлась «Купальщица». Изъявление любви маслом. Сейчас Ольга Пикассо стояла у окна рядом с Мисей. Бокал в ее руке был лишь для видимости: Габриэль знала, что бывшая балерина беременна. Платье свободного покроя скрывало уже наметившиеся округлости. Ольгу и Мисю окружали поклонники.

Взяв бокал шампанского с подноса официанта, Габриэль заняла наблюдательную позицию между дверью и пианино. Бар «Ля Гайя» славился музыкой: здесь часто выступали композитор Дариюс Мийо и его друзья из группы «Шестерка» [17] . Но сегодня музыкальное сопровождение заменил гул голосов. Дягилев пригласил не менее двадцати человек, в основном мужчин, одетых в строгие костюмы, среди которых было много танцоров, легко узнаваемых по гибкости и изяществу движений. Габриэль попивала шампанское и с удивлением наблюдала за тем, как нарастало напряжение в зале, словно за этой элегантной прелюдией должна была последовать некая драма.

Наблюдения Габриэль прервал сам Дягилев, который, заметив ее, поспешил к ней с распростертыми объятиями.

— Мадемуазель Шанель! Какая радость видеть вас здесь!

Это громогласное приветствие услышали даже в самых отдаленных уголках бара. Дягилев обозначил два фиктивных поцелуя на щеках своей гостьи — справа и слева.

— Очень рада быть вашей гостьей, — приветливо ответила Габриэль и протянула ему платок. — Я пришла, прежде всего, для того, чтобы вернуть вам это.

Дягилев театральным жестом прижал платок к губам, очевидно, слишком растроганный, чтобы найти достойные слова благодарности.

Габриэль стало неловко, тем более что разговоры вокруг мгновенно стихли. Лишь испанские причитания Пикассо по-прежнему сыпались как горох на головы присутствовавших.

— Я ведь обещала, что верну ваше сокровище в целости и сохранности.

— Коко! — Мися, оставив своих собеседников, бросилась к Габриэль. — Что ты здесь делаешь? — прошептала она, обнимая подругу. — Я и не знала, что ты знакома с маэстро.

Несмотря на шепот, от Габриэль не ускользнул ее обиженный тон.

— Ты же сама представила меня ему в Венеции, — напомнила она Мисе, через силу улыбнувшись.