Когда они наконец покинули казино и Дмитрий проводил Габриэль до отеля, этот вечер стал уже не просто эпизодом, а чем-то более значительным. Они медленно шли рука в руке, хмельные от сознания возникшей между ними глубокой связи. Пальцы их сплелись. Габриэль вновь ощутила ту легкость, с которой их тела нашли общий ритм и слились в нем в одно целое.

— С вами я готов сорвать банк в Монте-Карло, — сказал Дмитрий.

Он произнес эти слова тихо, но его голос гулко отозвался в тишине. Кроме них в этот поздний час на набережной никого не было. Ночное безмолвие нарушали лишь плеск морских волн и шум мотора одинокого автомобиля.

«Это сон, — подумала она. — Всего лишь сон. В один прекрасный день я проснусь и вернусь к прежней жизни…»

— Монте-Карло — прекрасная идея, — храбро ответила она.

— Тогда отправимся туда прямо сейчас!

— Завтра я уезжаю с Сертами в Рим. Ненадолго. Через несколько дней мы вернемся. Может, тогда нам еще представится случай съездить в Монте-Карло.

Они подошли к входу в «Гранд-отель де Бэн» и остановились. Повисла долгая пауза. Габриэль ожидала, что он сейчас произнесет какие-нибудь слова, долженствующие стать пропуском в ее номер. Хотя особых слов не требовалось: такой вечер, в сущности, — прелюдия к ночи любви. Они оба — взрослые люди и знают, что делают. Они ни у кого ничего не отнимают, зато многое могут дать друг другу.

Дмитрий вдруг мягко притянул ее к себе и поцеловал в обе щеки. Это была не страстная ласка любовника, а дружеский жест, исполненный сердечного тепла. Но ничуть не менее волнующий. Тактичный жест мужчины, который умеет ждать.

— К сожалению, у нас не остается времени для Монте-Карло. Я получил приглашение в Данию от британского посла в Копенгагене, и отказаться никак не могу. Он не просто мой друг — он спас мне жизнь, когда я бежал от красных. Поэтому, когда вы вернетесь в Венецию, меня здесь уже не будет… — Он сделал паузу, словно задумавшись, не изменить ли ему свое решение, но потом твердым голосом произнес: — Мы еще увидимся. Я обещаю.

Не дожидаясь ответа, он повернулся и легкими шагами пошел прочь. Этот мужчина, который мог бы стать русским царем, вероятно, был уверен, что любая женщина безоговорочно верит его обещаниям.

И Габриэль не стала в этом смысле исключением. Она с улыбкой смотрела ему вслед. «Он мастер игры в любовь, — мелькнуло у нее в голове. — Настоящий кавалер, который, в отличие от других представителей сильного пола, вежливо и терпеливо ждет, вместо того чтобы дерзко, с тупым упорством добиваться своего». Он знает, что таким образом скорее достигнет цели. Она поняла это по загадочному блеску его глаз, который притягивал ее, как магнит, и обжигал сладким предвкушением блаженства. Ее плоть требовала, чтобы она окликнула его. Может, он ожидал, что она сама сделает первый шаг. Но вместо этого она с отрешенно-блаженным видом вошла в фойе.

Она тоже преуспела в самой увлекательной игре на земле.

Италия изменила ее. Пусть все закончилось легким флиртом, но, возвращаясь в Париж, Габриэль чувствовала себя такой отдохнувшей и полной жизненных сил, как никогда раньше.

Она будто очнулась от мрачного, тяжелого сна. Одно только сознание, что за ней галантно ухаживал такой знатный мужчина, окрыляло ее. Конечно, Бой был гораздо состоятельнее, чем Дмитрий в своей вынужденной эмиграции. Но Бой не был дворянином и заработал свой высокий статус упорным трудом. Во Франции довоенных лет к такому относились с большой симпатией, точно также, как сегодня восхищались блеском, который привезли с собой в Европу великие князья, сбежавшие из Петербурга и Москвы. Кроме того, в лице этого русского Габриэль не только нашла родственную душу, но и благодаря ему ощутила странную тягу к меланхолической русской культуре. Она не знала, сдержит ли Дмитрий свое обещание и увидит ли она его когда-нибудь вновь, но их встреча подарила ей намного больше, чем просто чувственное наслаждение, — она дала ей новые силы и вернула к жизни.

Не менее важными и новыми ощущениями она была обязана и Хосе Серту. Благодаря ему она узнала все, что только можно было узнать о живописи итальянского Возрождения и скульпторах эпохи барокко. Супруг Миси, мастер своего дела, в ненавязчивой манере открывал перед своей ученицей завораживающие страницы истории искусства. Габриель будто распахнула дверь в новый мир — когда-то давно то же самое произошло у нее с литературой.

Будучи юной девушкой, она без разбора проглатывала все книги, попадавшие ей в руки. Второсортные бульварные романы, беллетристика или «высокая литература» — неважно; она верила, что в каждом напечатанном тексте найдется нечто такое, что пригодится ей в жизни. Благодаря Бою она полюбила классику и в скором времени превратилась в по-настоящему начитанного человека. С изобразительным же искусством дело до этих пор обстояло гораздо хуже: только Хосе открыл ей магическое очарование живописи, и она с радостью увлеклась этой новой для нее темой. Она не испытывала стремления покупать картины или скульптуры, считая, что их место в музеях, где она могла ими любоваться.

Габриэль загорелась новой идеей: оформить какой-нибудь спектакль или балет, как в свое время это сделал Поль Пуаре в балете «Весна священная». Конечно, она пока понятия не имела, как изготавливаются сценические декорации, но уж костюмы-то сшить сумеет. Осуществить эту мечту нелегко: тут требовалось не просто обратить на себя внимание таких мужчин, как Сергей Дягилев, но и возыметь над ними такую же власть, как Мися Серт. О, каким огромным счастьем было бы сотрудничество с великими мастерами искусства, которое, возможно, заполнило бы пустоту, образовавшуюся в ее душе со смертью Боя! Благодаря дружбе с Сертами она познакомилась со множеством известных художников, однако люди вроде Пабло Пикассо были, скорее, творцами-одиночками. У них были друзья и, вполне возможно, даже свои галерейщики, но творить они предпочитали в одиночестве — в отличие от балетной труппы, которой непременно требовались помощники и «соратники».

Чем больше она раздумывала обо всем этом, тем отчетливее понимала, что поездкой в Италию Мися и Хосе преподнесли ей бесценный подарок — она наконец-то стала осознавать себя самое в отдельности от мужчины, которого любила больше жизни.

После возвращения ее, как это часто бывает, поглотили повседневные заботы, но в мыслях она продолжала примерять на себя эту роль — человека, связанного с жизнью богемы. Искусство и театр казались ей чем-то вроде красивой игрушки, а артисты — обитателями изящного кукольного домика. В детстве у нее не было кукол, они были слишком большой роскошью для сироты. Теперь она надеялась наверстать упущенное с помощью живых людей. Мися и Хосе из Венеции отправились дальше на Балканы и вряд ли в скором времени вернутся в Париж, так что Габриэль сочла это неплохой возможностью действовать в одиночку. Тем более что для этого представился удачный случай.