Он рыдает, слезы катятся по его щекам. Он сломлен, как и все остальные заключенные. Нет ни надежды, ни передышки. У него не осталось сил сражаться. Железный легион победил.

Я почти ничего не помню о поездке в Джанторроу. Думаю, я заблокировала себе память и не помню никаких подробностей потому, что это, без сомнения, был один из худших периодов в моей жизни. Рука Хардта была перевязана, и его вели в наручниках под постоянной охраной. Он легко это переносил. Терреланские солдаты обвинили меня в гибели своих друзей. Более пятисот погибших и столько же раненых. Они были правы, обвиняя меня, это была моя вина. Это не значит, что они были правы, когда отобрали у меня ботинки, привязали сзади лошади и заставили быстро шагать, угрожая в противном случае тащить меня волоком. Авангард задавал изнурительный темп, и я была вынуждена его поддерживать. Каждый день был монотонным мучительным маршем на покрытых волдырями, окровавленных ногах, когда я тащила себя на пределе своих сил. Мне давали несколько глотков воды каждое утро и когда мы разбивали лагерь, и этого едва хватало, чтобы поддерживать силы, и мое горло горело огнем. Кормили меня раз в два дня, и то объедками, которые оставляли солдаты. Самые злобные солдаты оскорбляли меня, плевали в меня, ставили подножки и даже били кулаками. Фельдмаршал ничего не сделал, чтобы остановить своих людей.

К тому времени, как мы добрались до окраин Джанторроу, я уже была на грани того, чтобы сдаться. Я чувствовала, что от меня ничего не осталось. Только мое упрямое неповиновение удерживало меня на ногах. Я отказывалась умирать, а терреланцы отказывались меня убивать. Таков был их путь, и Красные камеры должны решить эту проблему. Я упоминаю об этом по одной причине — каким бы ужасным ни был мой вынужденный марш в Джанторроу, мое пребывание в Красных камерах было еще хуже. Хотя, по крайней мере, там не надо было много ходить. Полагаю, есть за что быть благодарной.

Всякий раз, когда мы останавливались, я падала. Всякий раз, когда я падала, кто-нибудь меня бил. На несколько часов мы остановились недалеко от Джанторроу, и я заработала немало новых синяков. Я мельком увидела Хардта, он горбился, из раны на голове у него текла кровь, левый глаз заплыл и закрылся. Мы на мгновение встретились взглядами, и я почувствовала, что стала немного выше ростом. Затем кто-то меня ударил, и вместо этого я оказалась на земле. Когда ты привязана к лошади и она начинает двигаться, ты тоже начинаешь двигаться. Разумно выбирать самому, особенно когда входишь в город с мощеными улицами.

Новость о моем прибытии широко распространилась. Жители Джанторроу кричали и насмехались, некоторые даже бросали в меня чем попало. Я получила камнем по лицу, упала на землю и с трудом поднялась на ноги прежде, чем веревка натянулась. Их ненависть ко мне казалась несоразмерной. Мои действия не могли так сильно повлиять на жителей Джанторроу, но, полагаю, в этом и не было необходимости. Возможно, обо мне говорили неправду, сообщали новости, которые превратили меня в деспота-захватчика. Возможно, они вообще не слышали обо мне, но ухватились за возможность выплеснуть на меня бездумную ненависть. Иногда люди бывают такими: они радуются страданиям других, часто это способ забыть о своих собственных. Я безропотно переносила нападки, но внутри меня снова разгорелись ненависть и гнев.

Сссеракис хранил полное молчание. Я больше не мешала своему ужасу манипулировать моей тенью, но он каким-то образом исчез. Я даже не чувствовала его внутри. Это огорчало меня гораздо больше, чем те дураки, которые выкрикивали в мой адрес язвительные замечания.

В конце концов, мы подъехали к воротам самого дворца. Там мы остановились. Я упала, и кто-то ударил меня по почкам. Как будто мое положение было недостаточно плохим; удар по почкам еще больше усугубил проблему. Хотя, должна признаться, моя гордость немного возросла. Я решила, что я достаточно важна, чтобы заслужить аудиенцию у самого императора, прежде чем они займутся мной по-настоящему. Я тогда еще не понимала правды.

Фельдмаршал снова повернулся ко мне. Он не улыбался, как могли бы сделать некоторые, но в его глазах было дикое удовлетворение, смешанное с некоторой жалостью. Мало что вызывает во мне такую вспышку гнева, как жалость.

Ворота были открыты, и меня пропустили внутрь, причем одновременно и толкали, и тащили. Королевский дворец Террелана величественное, широко раскинувшееся сооружение, расположенное на высоком холме в центре города; из него открывается вид на Джанторроу. Это чудо из сверкающего камня, витражей и башен. Самая высокая башня, похожая на темно-серый монолит, возвышается в центре дворца и на ее вершину ведут сто отполированных белых ступенек. Императорская башня. Говорят, что с крыши он мог видеть весь Джанторроу. Впечатляющий вид на его империю. Я предположила, что они поведут меня именно туда, чтобы унизить перед своим правителем. Вместо этого меня потащили в сторону, подальше от башни, к приземистому, уродливому зданию, которое выглядело неуместно среди великолепия дворца. Но здание имело вполне подходящий вид. Солдаты подтолкнули меня к темнице. К Красным камерам. Я попыталась оглянуться, пытаясь найти Хардта, но получила удар по голове. Тогда мое достоинство окончательно исчезло.

Меня повели в темноту, освещенную лишь мерцающим светом фонаря, и вниз, в глубины. Это было похоже на возвращение домой. Избитую и закованную в цепи, меня увели глубоко под землю, лишили моей магии, и впереди меня ждали только пытки и смерть. Круг замкнулся. Но, в отличие от Ямы, в Красных камерах не было большой пещеры, не было ни струпьев, ни рытья, ни грубо обтесанных стен, ни выброшенных инструментов. Внизу были лестницы, упорядоченные коридоры с дверями на равном расстоянии друг от друга и крики. Некоторые из них были воплями проклятых, людей, давно лишившихся рассудка, а другие были вызваны настоящей болью, вызванной пытками в руках опытных профессионалов. Вскоре я начала добавлять свои собственные крики к какофонии, и они никогда не вырывались из моего горла добровольно.

Фельдмаршала не было, но солдаты, которые вели меня, обращались со мной не менее грубо, и они даже отвели меня в сторону, чтобы в последний раз поколотить, прежде чем, наконец, затолкать в мой новый дом. В пользу руки из твердого камня, можно сказать одно: хорошо защищает жизненно важные органы, когда ты сжимаешься в комок от ударов. В конце концов, они открыли дверь и втолкнули меня внутрь, захлопнув дверь за мной. Я привалилась к стене и не стала вставать. Я даже не была уверена, что смогла бы это сделать. Казалось, что-то сломано внутри, возможно, ребро, и боль была такой мучительной, что даже неподвижное лежание не давало передышки. Темнота была полной, и Сссеракис не давал мне возможности видеть в темноте. Я закрыла глаза и нашла хоть какое-то спасение в забытьи сна.