– - А чем она хуже тебя? Почему тебе можно было рисковать ради Родины, а ей нет?

– - Потому что она женщина.

– - По-твоему, женщины хуже мужчин?

– - Нет, но женщин... ты знаешь, что с ними делают.

– - Так и с мужчинами тоже. Мужчины разве что забеременеть при этом не могут. А умереть и покалечиться -- вполне.

Уайн не ответил, глядя куда-то вдаль. Инти понимал, о чём он вспоминает. И добавил:

– - Пойми, Асеро прежде всего мой друг, и для меня он дорог просто как человек. Сможет ли он потом участвовать в политике и в каком виде -- вопрос уже второй. Хотя, конечно, выздоровев, он едва ли захочет отсиживаться в сторонке. Я его хорошо знаю.

– - Я понял тебя.

– - Помнишь, как в Великую Войну наши предшественники писали на стенах осаждаемых крепостей: "Умираю, но не сдаюсь! Прощай, Родина". И мы должны быть достойны своих предков и делать то дело, которое без нас делать некому.

Сказав это, Инти стал спускаться вниз. Уайн остался на наблюдать за дорогой дальше.

Возвращение к жизни и память о прошлом

Асеро очнулся. Сперва свет, брызнувший в глаза, показался ярким, почти ослепительным, но потом он понял, что это обычный дневной свет, прошедший через светлую ткань. Его окружало что-то вроде палатки или шатра, и лежал он, кажется, на постели. Значит, он уже не в тюрьме, но и не в загробном мире -- всё тело сильно ноет и болит, а язык от жажды напоминает шершавый коврик. Ладно, придётся терпеть жажду, воды попросить всё равно не у кого. Но едва ли его оставили одного надолго, скоро кто-нибудь придёт, ибо для Асеро было очевидно, что те, в чьих руках он находится, явно намерены его выходить, иначе бы не стали заботиться о постели и пологе. Но кем могут быть эти люди? Ясно, что это не его тюремщики -- те после того, как сожгли его мать, едва ли могли надеяться на какой-то компромисс. Или всё же... нет, куда более вероятно другое. Узнав, что в Куско переворот и центральная власть пала, кто-то из местных вполне мог проявить инициативу и создать партизанский отряд, чтобы атаковать англичан. Для них было вполне логично ликвидировать их форпост вне Куско. Во всяком случае, Асеро на их месте поступил бы именно так. Найдя еле живого пленника, они, естественно, решили его выходить, а потом уже разбираться кто такой и как с ним быть дальше.

А, в самом деле, что будет, если они поймут, кому именно они спасли жизнь? Вопрос был не такой простой, как сперва могло показаться. Ещё совсем недавно Асеро был уверен в народной любви, уверен в том, что народ пойдёт в бой с его именем на устах. Но теперь, когда в Газете на него вылили вёдра помоев, да и сам он умудрился утратить власть, попав в довольно глупую ловушку, ещё вопрос, как к нему отнесутся новоявленные партизаны. Конечно, едва ли у кого поднимется рука на слабого и беспомощного, но терпеть насмешки и сожаления как-то совсем не хотелось. Лучше поначалу не раскрывать своего имени, по крайней мере, до тех пор, пока он не выяснит, к кому попал и как к нему относятся.

В этот момент полы шатра раздвинулись и вошёл человек средних лет, судя по одежде -- лекарь.

– - Пить, -- еле слышно прошептал Асеро. Впрочем, тот и без того собирался поднести к губам больного чашу с водой, которая после всех мучений показалась каким-то сказочным напитком.

– - Где я? Что происходит?
– - спросил Асеро, утолив жажду.

– - У друзей и в безопасности. Подробности я тебе расскажу, когда немного окрепнешь. А сейчас я должен тебя осмотреть. Это может быть немного неприятно, но придётся потерпеть, -- с этим словами лекарь снял с Асеро одеяло, -- и скажи, как тебя зовут, если тебе память не отшибло.

– - Не отшибло. Я помню, кто я такой и что со мной случилось. Только говорить своего имени я не хочу.

– - Отчего так? Стыдно быть инкой?

– - Откуда ты знаешь, что я инка?

– - По ушам. Видно же, что в них серьги были. Небось, во дворце жил, дорогие одежды носил, ел каждый день как по праздникам... Тяжело тебе будет в шестьдесят лет к другой жизни привыкать.

– - Шестьдесят!
– - вскричал Асеро.
– - Неужели я стал похож на дряхлого старца?

Слегка приподнявшись на локтях, он ошарашенно посмотрел на лекаря.

– - Так, руками и ногами двигать значит можешь, -- сказал деловито лекарь, -- значит, не парализован, уже хорошо. А сколько тебе лет на самом деле?

– - Сорок...

– - А волосы у тебя отчего такого серебристого цвета?

– - Не знаю... раньше нормальные были.

– - От большого испуга, я слышал, седеют даже юноши. Но сам я никогда не видел такого.

– - Я сильно повреждён? Калекой не останусь?

– - Посмотрим. Но, как мне кажется, они тебе ничего жизненно важного не задели. Полежишь несколько дней, а потом уже и вставать, и ходить начнёшь.

– - Кое-что всё-таки задели, -- прошептал Асеро и покрылся краской стыда, потом, преодолев неловкость, всё-таки решился спросить, -- меня очень сильно ударили туда... Скажи мне, я ещё мужчина?

– - Ну, это сказать сложно. Вот когда очухаешься и попробуешь с женщиной переспать, тогда станет ясно, можешь ты ещё что-то или уже всё, наразвратничался. Только вот всё равно вряд ли кто-то с тобой добровольно пробовать пожелает... Кто ты теперь?

– - Да уж я понимаю, что никто, -- со вздохом сказал Асеро.
– - Только не думай, что я развратник. Если мне и можно в чём-либо обвинить, то уж никак не в этом! Я был женат, вёл нормальную семейную жизнь.

– - Так я тебе и поверил. Врать тебе не надо. Послушай, не хотел я эту тему поднимать, но раз уж зашла речь... Ведь в том, что случилось, вы, инки, в первую очередь сами виноваты. Ну ладно, вы жрали там в три горла, золотом себя увешивали, по несколько жён имели... Но оргии с голыми девками зачем было устраивать? Думали, что про ваши пьяные непотребства никто не узнает? Что до простого народа это не дойдёт рано или поздно? Ну и вот свергли всех носящих льяуту, разгромили их дома, а теперь в столице чужестранцы хозяйничают. Я от них ничего хорошего, конечно, не жду, но и защищать тех, кто девок на свои оргии силком затаскивает и там их чести лишает, народ, понятное дело, не стал. Ну что, стыдно?