— Я… — начал он снова, уже тише, голос его предательски дрогнул, — я обязан тебе жизнью. Не своей, нет. Жизнями тех, кто мне дороже собственной. И я хочу, чтобы ты знал: куда бы ты ни пошел, что бы ты ни задумал… я пойду за тобой. Мои люди пойдут за тобой. Хоть на край света. Хоть в самое пекло. Слово Кречета.

Признаюсь, его слова тронули меня до глубины души. В этом жестоком, искалеченном мире, где предательство и борьба за выживание стали нормой, такая искренняя преданность, рожденная не из страха или выгоды, а из благодарности и уважения, стоила дороже любого золота. Я положил руку ему на плечо, ощущая под ладонью напряженные мышцы.

— Мне очень приятно это слышать, Иван. Правда. И, если честно, — я усмехнулся, стараясь разрядить обстановку, — мне действительно не помешают рабочие руки и, что еще важнее, умные, опытные головы рядом. Такие, как твоя и твоих людей. Планы у меня, как ты мог заметить, грандиозные. И в одиночку мне их не осилить. Так что твое предложение я принимаю. С благодарностью.

Иван коротко, но крепко кивнул, и я увидел, как тень облегчения промелькнула на его лице. Но тут же его брови снова сошлись на переносице, а взгляд стал тяжелым.

— Я ведь… я ведь похоронил их, Саша, — голос его снова дрогнул, наполнился горечью. — Внутри себя. Каждую ночь я видел их лица во сне… Винил себя, что не смог уберечь, что не вернулся тогда… Эта мысль… она жгла меня изнутри, как огонь жрет сухие поленья в костре. Не давала спать, не давала жить спокойно. Я не могу себе этого простить… что сдался тогда. Что опустил руки.

— Это позади, Иван, — сказал я твердо, слегка сжав его плечо. — Все позади. Прошлое — это опыт. Иногда горький, иногда страшный, но всегда — опыт. Не нужно на нем зацикливаться, копаться в нем, терзать себя виной. Это путь в никуда. Нужно делать выводы, учиться на ошибках — своих и чужих — и идти дальше. Твои люди живы. Твой брат жив. Это главное. А чувство вины… отпусти его. Оно только мешает двигаться вперед. Ты лидер, Иван, тебе нельзя раскисать.

Иван молчал, но я видел, как напряжение понемногу уходит с его лица, уступая место задумчивости. Возможно, мои слова не стерли его боль, но, надеюсь, дали пищу для размышлений, помогли взглянуть на ситуацию под другим углом. Он выпрямился, крепче сжал вожжи, и в его взгляде снова появилась знакомая стальная решимость.

Мы подъехали к лечебнице — высокому, внушительному зданию из белого камня, которое резко контрастировало с более приземистыми постройками вокруг. Оно выглядело солидно, даже монументально, словно цитадель здоровья посреди хаоса и разрухи. У входа толпился народ: кто-то пришел навестить больных, кто-то ждал приема, сновали санитары в серых халатах.

Мы с Иваном осторожно вынесли Митю из повозки. Он был легок, как перышко — долгое заточение у Дикой Руны и истощение сделали свое дело. Занесли его внутрь. В холле пахло травами, карболкой и еще чем-то неуловимо больничным. Нас тут же встретила строгая женщина в белом чепце и переднике — видимо, старшая сестра или кто-то вроде того.

— Чем могу помочь? — спросила она сухо, окинув нас оценивающим взглядом с ног до головы. Наш походный вид — пыльная одежда, обветренные лица, усталость в глазах — явно не внушал ей доверия.

— Нам нужен главный врач, — сказал я ровно, стараясь придать голосу весомости. — Срочно.

Женщина поджала губы.

— Доктор занят. Очень много больных. Ожидайте или обратитесь к дежурному лекарю во втором кабинете нале…

— Семеновна, да что ж ты за человек такой! — раздался вдруг знакомый громогласный бас откуда-то сбоку. — Не видишь, кто перед тобой?!

Мы обернулись. У стены, прислонившись к косяку двери, стоял не кто иной, как Степан Аркадьевич Разиньков, хозяин корчмы «Два Карася». Выглядел он несколько помято, видимо, заскочил сюда по своим делам или кого-то проведать.

— Степан Аркадьевич? — удивился я.

— Барон Кулибин! Иван Кречет! Храбрые мужчины, что вернулись из похода в Старый Город на далекий север!

— Ну, не такой уж и далекий, — усмехнулся я.

— Какими судьбами? — Разиньков широко улыбнулся, подходя к нам и крепко пожимая руки. — А я гляжу, знакомые всё лица!

Сестра Семеновна, услышав титул и увидев реакцию уважаемого в городе трактирщика, тут же изменилась в лице. Сухость сменилась подобострастием.

— Ваше Благородие! Простите, не признала сразу! Доктор… доктор сейчас освободится! Одну минуточку! Я мигом! — И она унеслась вглубь коридора, цокая каблуками.

«Ох, и старый лис, этот Степан, — подумал я с усмешкой. — Уже все новости знает. Слухи в этом городе распространяются быстрее чумы».

— Мог бы и не кричать на всю лечебницу про титул, — пожал я руку корчмаря в ответ.

— Да ладно, барон! Твой титул заслужен потом и кровью, а не за молоко и сало куплен. Ну, да не о том речь! Что стряслось, господа? — спросил Разиньков, понизив голос и с тревогой глядя на Митю, которого мы бережно поддерживали. — Вид у парня… нехороший.

— Долгая история, Степан Аркадьевич, — вздохнул я. — Вырвали из лап Шепота на том самом далеком севере. Вот, привезли к вашим лекарям на осмотр.