– Выселяют, – кивнула она, стрельнув глазками. – С полной конфискацией имущества!

– Ничё себе… – сокрушенно покачал головой.

«Это я удачно зашел…» – подумал грустно и направил стопы домой.

…Весь привычный алгоритм вечерней жизни нарушился, но так даже веселее. Лишь у мамы порой залегала складочка на переносице.

Распаренная Настя покинула ванную, встряхивая мокрыми волосами, и крикнула:

– Ритка, твоя очередь!

Одноклассница, смущенно на меня поглядывая, словно извиняясь за выпавшие мне бытовые неурядицы, скрылась в ванной. Зашумел душ, и мама поманила меня на кухню.

– Миша, – серьезно сказала она, – я понимаю, что вы нравитесь друг другу, но очень прошу тебя… э-э… о сдержанности…

– …Э-э… о воздержании, – перевел я ее слова.

– Вот сейчас как дам по шее! – Нарочитая суровость не долго удерживалась на мамином лице – смазалась улыбкой. – Мишка, ты когда успел так вырасти?

– Я? Да ты что! – Меня подхватила и понесла волна веселого мальчишества. – Я на физре третьим стою!

– Вот точно получишь! – Узкая ладонь с колечком на безымянном накрыла мою пятерню. – Мы договорились?

– Хорошо, мам, буду спать один, – пообещал я, с удовольствием замечая, как розовеют мамулькины щеки.

Щелкнула задвижка, и грудной голос «беженки» проник мне прямо в подкорку, приятно щекоча аксоны с синапсами:

– Лидия Васильевна, идите, я помыла ванну!

– Посидела бы еще, – подхватилась мама, – чего ты?

– Да ну, разбухну еще, – несмело пошутила Рита.

Едва закончилась «Песня-75», я вежливо турнул прелестниц, застилая диван в зале – свою комнату, как истинный джентльмен, я уступил гостье.

– Всем спокойной ночи! – прозвучало мамино контральто, и бысть тьма.

Лишь по темному потолку изредка проползал силуэт оконной рамы, подсвеченной фарами, и колыхались неясные тени. Хороводящие мысли замедляли свое кружение, зыбкая тишина заполняла дом до краев. Дневные тревоги, страхи, сомнения тонули в пустоте подсознания, тасуясь в причудливый сон…

Вторник 25 ноября 1975 года, утро

Первомайск, улица Мичурина

С ночи выпала первая пороша, нежной лилейной белью опушив улицы и крыши, замазав яркие краски, как «Штрих» – опечатки. Только опалесцирующее серое небо да угольные росчерки по снежному ватману. Вековечная гравюра из собрания зимы.

Марина с удовольствием вминала сапожками невесомый наст, торя стежку синеватых впалостей. Девушка улыбнулась – как-то даже стыдно ступать по нетронутой чистоте!

Приблудная снежинка растаяла на ее щеке ледяным поцелуйчиком, и «Росита» смешливо наморщила нос, принимая ласку природы.

А улица Мичурина несмело восставала против скупой зимней графичности – наметы под изгородями отливали густой небесной синевой, кое-где ломаясь лиловатыми прожилками и даже рдея прозрачной тенью зоревого румянца.

Рассеянно улыбаясь, Исаева отворила тяжелую калитку и зашагала к бывшей княжеской усадебке, куда вселилась «ее» спецгруппа.

Офицеры справно несли службу – трое с лопатами наперевес расчищали дорожку, деля снежный ковер, устлавший двор, пополам. Заметив пришелицу, упаренная троица выпрямилась, изображая богатырей на разминке. Марина замерла, недоверчиво приглядываясь.

– Умар? Рустам? – воскликнула она, всплескивая руками. – И вы здесь?

Юсупов с Рахимовым приосанились.

– Куда ж без нас, товарищ стар… товарищ капитан! – просиял Рустам, лихо сдвигая тюбетейку на бритой голове. От его вида на фоне выпавшего снега тянуло сюрреализмом. – Всю Фергану вычистили, весь Ташкент! Отскребли, отмыли…

– Всех за шкирку, да на солнышко! – сипло похвалился Умар. – В один симпатичный лагерек на Западно-Сибирской равнине! Тихонечко, спокойненько…

– Так уж и спокойненько? – усомнилась Исаева с намеком на улыбку.

– Нет, ну бывало и шумненько. Особенно когда Кудратова брали!

– Начальник горпромторга в Бухаре, – прокомментировал Рахимов. – Был.

– Только я позвонил, – разгорячился Юсупов, – как он начал в дверь палить! Щепки летят, пули звенят… А я выстрелы считаю. Как вышли патроны, так мы и вломились!

– А Сунната куда дели? – оживленно поинтересовалась девушка.

– Джураев-ака нынче большим человеком стал, папским колхозом рулит вместо Адылова! Куда нам до него…

– Ох, как же я вам рада, ребята!

– А меня так в упор не видит, – обиженно забурчал Славин, скромно ковыряя снег в сторонке.