Она всхлипнула.

— Ты еще поплачь мне, — грубо бросил император. — Они съемку вели и сразу отправили запись в сеть, так что можешь не врать. С их доказательствами тебе никто не поверит.

— Вот сволочи, — почти нормальным голосом сказала Живетьева и тут же спохватившись, слабо застонала: — Плохо мне, Костенька, чувствую, недолго мне осталось.

— Тебе совсем ничего не останется, если ты не починишь реликвию.

— В каком смысле?

— Ты ее испортила, верни все как было.

— Сдурел, Костенька, я к ней не прикасалась… — растеряно сказала Живетьева.

— Ты с ней что-то делала, а потом она перестала меня признавать. Скотина Шелагин что-то почувствовал и потребовал, чтобы я показал, что реликвия мне подчиняется.

— Он не имеет права ничего требовать. Костенька, давай всю эту банду посадим за уничтожение моего рода? Сколько у нас там выжило? Всего ничего.

Метка Живетьевой полыхала неприкрытой злобой, через которую не пробивалось ни горя по поводу погибших родственников, ни сожаления о своем подлом поступке.

— Ты мне зубы не заговаривай! — вспылил император. — Если немедленно не вернешь мне контроль над реликвией — прибью.

— Ой ли, Костенька? — насмешливо сказала Живетьева. — Коли прибьешь, кто тебе контроль вернет-то? Не делала я с ней ничего, только замеряла. Не во мне причина.

— Разумеется, не в тебе, в Шелагиных, — съехидничал император. — Именно они приходили ко мне в сокровищницу и что-то делали с реликвией. А Беспалова на стреме стояла.

— В корень зришь, Костенька. Именно так всё оно и было, — с хрипами умирающей ответила Живетьева. — Ой, дурно мне. Уйди, дай умереть спокойно.

— Арина Ивановна, не шути так, — забеспокоился император. — Давай я к тебе целителя не из ваших приглашу. Того же Зимина.

Метка Живетьевой полыхнула испугом — не хотела Арина Ивановна, чтобы ее смотрел другой целитель, который сразу раскусит притворство.

— Не надо мне этого Зимина, — прошелестела она. — Он меня так залечит, что умру еще раньше. Вот ежели бы мне вернули артефакты, которые были при мне, мне стало бы точно лучше.

— Там целительских нет, так что не надейся, — отрезал Император. — Арина Ивановна, сделай что-нибудь. Мне с князьями встречаться, а я не могу.

— Я тоже не могу.

— Не ври! Испортила — отвечай за свои слова, пока не убил в сердцах.

— Костенька, ты и когда с реликвии силы тянул, со мной не справился бы, а уж сейчас — и подавно. Даром что я умирающая — мне, чтобы с тобой разобраться, и напрягаться не надо. Одна печаль — обвинят в смерти императора, а сынок твой меня недолюбливает. Считает, что я на тебя слишком большое влияние имею. Кстати, ты не проверял, может, реликвия на него переключилась?

— Что ты несешь? Она сама не переключается, нужна кровь. Мою уже не принимает. Я все пальцы исколол.

Раздался резкий телефонный звонок. Я поначалу решил, что рядом со мной, но нет — оказалось, в камере. И звонили не Живетьевой.

— Слушаю.… Я не обязан являться по первому княжескому требованию.… Пошумят и успокоятся. У меня дела государственной важности. Скажите, что заседание переносится на завтра. И не беспокойте меня из-за ерунды.

— Думаешь, Костенька, до завтра все само рассосется? — ехидно спросила Живетьева.

— Думаю, Арина Ивановна, ты еще никогда не была так близка к смерти от моей руки.

Внезапно метка Живетьевой полыхнула животным ужасом, а император прошипел:

— У меня терпение не безгранично. Останешься сейчас без головы, а я скажу, что так оно и было, поскольку головой ты давно перестала пользоваться, тварина! Живо признавайся и говори, как исправить!

— Костенька, убери это. Я правда ничего не делала с реликвией, — простонала Живетьева. — Ничего. Только замеры произвела. Ты же сам видел — я к ней не прикасалась.

— Иногда, чтобы что-то испортить, прикасаться не нужно, достаточно создать определенное поле.

— Костенька, да возьми ты все мои артефакты и покажи артефакторам — они тебе сразу скажут, что ничего я ими не могла сделать.

— И где же я твои артефакты возьму? — рявкнул император. — Они все взорвались вместе с домом. Удобно, да?

— Все претензии к Шелагиным. Именно они подбросили бомбу в мой дом и уничтожили возможность оправдаться для меня, а значит, должны понести за это наказание. Столько людей погибло, столько людей…

Дверь камеры резко хлопнула: император потерял терпение и, чтобы не убить сообщницу, решил уйти от нее подальше. Ругаться это ему не мешало: себе под нос император награждал Живетьеву такими эпитетами, которые в приличном обществе употреблять нельзя. Живетьева тоже не молчала, но сказала одну-единственную фразу: