Я испытывал противоречивые чувства, по-прежнему был полон идеалов патриотизма, гордился нашей победой над французскими егерями, мечтал о скорейшем возвращении в Россию, о славе и прогрессорстве во имя развития Отечества и его превосходства над другими державами. Но, сейчас все эти благие помыслы смешивались с горечью и состраданием. До того, как приступить к допросам, я сам оказывал первую помощь раненым, перевязывая их. И, задумавшись о судьбах пленных французов, которых я видел в лагере, я почему-то, первым делом, вспоминал именно раненых, страдающих от ран, чьи лица выражали лишь боль и страх. А ведь и я сам не так давно был в подобном же положении, получив серьезную рану при Аустерлице и оказавшись в плену. И все это напоминало мне о том, что война — это не только сражения, победы, честь и слава, но, прежде всего, человеческие трагедии.

Я отчетливо понимал, что за каждым солдатом и офицером стоит своя собственная история — его семья, дом, детство, юношеская любовь, надежды и мечты. Я видел, как в глазах раненых отражалась не только ненависть к врагу, но и тоска по родным, по мирной жизни, которую они оставили. От боли многие, что наши, что французы, звали маму. От этого в моем сердце возникало чувство жалости, и, глядя в огонь костра, я начал размышлять о том, как легко судьба человека может повернуться в другую сторону. Потому что война забирает не только жизни, но и надежды, превращая многих солдат в блеклые отражения себя прежних. Почти все они, по сути, попаданцы, попавшие на войну из мирной жизни не по своей воле.

Но, костяк любой армии все же состоит из таких людей, как мы с Дороховым, воинов по собственному осознанному внутреннему выбору. А воинский долг требовал от нас быть беспощадными к врагам Отечества. И мы с поручиком старались всегда следовать этому правилу. Но, даже Дорохов хорошо понимал, что иногда необходимо все-таки сделать исключение, проявив великодушие и милосердие. Иначе можно легко перейти тонкую грань, отделяющую военную необходимость от военного преступления.

Завершив допросы французских офицеров далеко за полночь, мы с Дороховым устраивались ко сну. Я отошел, чтобы отлить, заодно любуясь пейзажем. Если пофантазировать, то заброшенная монашеская обитель, с ее обветшалыми стенами и с пустыми провалами окон в двух башнях зловещего вида, казалась хранилищем древних и страшных тайн этого места. Зимний лес вокруг руин чумного монастыря, расположенного на берегу замерзшей речки, создавал необычное ощущение уединения. Словно бы и не было вокруг никаких городов, а от человеческой цивилизации остались одни лишь эти развалины. Впечатление цивилизационного краха усиливал и разрушенный арочный мост, находящийся неподалеку. А игру теней можно, при желании, принять за пляски призраков. И, созерцая руины, мне было вполне понятно, почему моравы выдумали себе историю с неуспокоенными душами умерших, танцующими в этих развалинах до сих пор.

Идя обратно, я подумал о том, что, впрочем, все это ерунда. Чума давно из монастырских руин выветрилась. И никакие призраки в них, разумеется, не водились. Просто люди склонны сами выдумывать себе всякие страшные россказни. Средневековые суеверия еще очень сильны в этих краях. Но, цивилизация никуда и не делась. Ее представители, солдаты, грелись прямо сейчас возле костров. И снег, покрывающий землю и деревья, искрился в отсветах пламени вокруг нашего временного лагеря. А морозный ветерок приносил легкий шепот леса.

Проверив в последний раз караулы перед сном, мы с поручиком устроили себе лежанки возле костра, сложив их из свежих еловых лап, только что срубленных и принесенных денщиками из леса. Я и поручик были из тех людей, которых никогда не пугали трудности походной жизни, отсутствие удобств и холод. Костер обеспечивал нас теплом, а еловые лапы служили не только ложем, но и дополнительными одеялами. Караульные и их начальники унтер-офицеры, которые ночью менялись каждые два часа, постоянно устраивали обходы и следили за тем, чтобы костры не гасли и, в то же время, не расползались от ветра углями слишком близко к спящим.

Засыпая под ночным морозным небом, усыпанным далекими звездами, я слушал треск дров в костре и шорох ветра в руинах, погружаясь в темные глубины размышлений. В моем сознании разными потоками, подобно разным ручьям, сливающимся в единую реку, смешивались чувство долга и неуверенность в своих силах. Я вновь и вновь размышлял о предназначении своего попадания. Чаще всего думая о том, что, раз я попал именно сюда, значит, это для чего-то понадобилось Вселенной. И вряд ли мое попаданство в тело князя Андрея обусловлено простой случайностью.

Но, мысли мои в этот момент перед сном были полны противоречий. «Что значит добиться здесь успеха на службе? — задавал я себе вопрос, — служить ли ради славы, ради признания в высшем обществе, или же истинно, от всей души, отдавая себя полностью именно ради величия Родины, даже если это мое служение войдет в противоречие с правилами высшего света и понятиями самого императора?» В моем внутреннем мире разгоралась борьба между мыслями и чувствами: с одной стороны, я чувствовал, что мое попадание сюда — это некий призыв, шанс стать частью чего-то большего, чем я сам, может даже, мне выпала уникальная возможность изменить историю кардинально. А с другой стороны, в моей душе росло сомнение, не является ли это попадание простым совпадением, выработанным неким вселенским генератором случайных чисел?

Что, если Вселенная не разумна по-настоящему, а лишь представляет собой огромный бездушный компьютер, в котором человеческие души значат не более, чем все иные биты информации? И, если так, то не станут ли все мои попытки изменить этот мир к лучшему лишь самообманом, бесплодными попытками заполнить пустоту моей новой жизни? И какова тогда цена человеческой души в этой бесконечной игре Вселенной с людскими сознаниями, которые Вселенная столь легко перемещает между временами и пространствами? И работает ли этот Вселенский Компьютер в интересах абстрактного Господа Бога? Или же он работает в интересах не менее абстрактного Сатаны? Или, быть может, ни того, ни другого не существует? Что же тогда движет Вселенной, если не борьба добра со злом? Или все-таки Вселенная представляет собой бездушный механизм движения различных форм материи и больше ничего? Но, если все дело лишь в материальном бездушном компьютере космических масштабов, лишенном всякой духовной составляющей, то как же мое сознание переместилось сюда? И зачем мой разум воплотился именно здесь? У меня не имелось ответов на все эти вопросы. Так я и заснул. А проснулся неожиданно от звуков выстрелов.