Шрифт:
Есть расизм белых, но нельзя забывать о существовании расизма черного. О нем гораздо меньше говорят и пишут, но он есть, этот страшный в своем примитивизме черный расизм. Иной африканец готов учинить физическую расправу над белым только потому, что он белый. Иной — что у него особняк и автомашина, что у него деньги и образование, связи и положение в обществе. Не каждый африканец, нет, но любителей погромов в кварталах для белых вполне достаточно. Их не меньше, чем европейцев, готовых перестрелять сотни африканцев. Разноцветные грани расизма никем не измерены, не взвешены.
Одно время Патрис заинтересовался работами французского мыслителя-энциклопедиста Шарля-Луи Монтескье. В частности, его привлек трактат «О духе законов».
Ему импонировало авторское кредо, сформулированное в словах: «Принципы свои я вывел не из предрассудков, а из самой природы вещей… Здесь не найдут тех крайностей, которые как будто составляют характерную особенность современных сочинений. При известной широте взгляда все крайности исчезают; проявляются же они обыкновенно лишь вследствие того, что ум писателя, сосредоточившись всецело на одной стороне предмета, оставляет без внимания все прочие… Во времена невежества люди не ведают сомнений, даже когда творят величайшее зло, а в эпоху просвещения они трепещут даже при совершении величайшего блага».
Выводить принципы из природы вещей, а не из предрассудков — это же подлинная философия банту! Но о ней ничего не знал французский мыслитель, писавший двести с лишним лет назад. Дух закона должен вбирать в себя дух народа. Лумумба знал, что все мироощущение африканца базируется не на отвлеченных понятиях, а на фактическом материале. Предельная конкретность мышления испокон веков присуща жителю жаркого континента. Витание в облаках ему не свойственно. Философ не только тот, кто сочиняет книги и читает лекции в университетах: им может быть и простой крестьянин, рассуждающий о смысле бытия.
«Крайности сочинений», о которых писал Монтескье, порой ставили Патриса Лумумбу в тупик. Иные европейские авторы захваливали африканцев и превращали их в ангелов, лишенных недостатков. Другие отводили европейцам роль благодетелей. Третьи кляли на чем свет стоит и африканцев и европейцев. «Крайности сочинений» сказывались и влияли на мировоззрение учащихся, студентов, интеллигенции. В кругах эволюэ, к примеру, велись дискуссии о географических открытиях. Лумумба читал Генри Мортона Стэнли, Давида Ливингстона, Страбона, Марко Поло, Васко да Гама, Генри Джонстона и Альфреда Шарпа, Маринеля и Делькоммюна, Юнкера, Спика, Бейкера, Клаппертона и многих других открывателей Африки. Обилие имен. Но вызывало досаду то обстоятельство, что среди исследователей не было ни одного африканца. Это задевало патриотические чувства. Географическая карта пестрит европейскими именами. В Конго не было ни одного крупного города с местным названием: Леопольдвиль, Стэнливиль, Кокийавиль, Аль-бертвиль, Костерманвиль, Элизабетвиль… Континент, как утверждалось в школьных учебниках, открыт и исследован европейцами без участия африканцев. История целого континента началась с прихода европейцев. А что было до этого? Невежество, варварство, нищета и, как утверждают многие путешественники, людоедство…
Условность и натяжка в заслугах географических экспедиций бросалась в глаза. Вообще есть стремление всячески умалить вклад в географические открытия африканцев. Из отчетов следует, что знаменитые путешественники влекомы были какой-то интуицией, помогающей им совершать сенсационные открытия в дебрях Африки. Были случаи, когда африканский следопыт вел, что называется, за руку заморского пришельца, показывал все, что того интересовало, а в Европе «открытие» приписывалось тому или иному путешественнику. Европеец своим поведением зачастую отталкивал от себя население: африканцы или скрывались в лесу, или прикидывались ничего не знающими. И пошли домыслы о лености и косности африканцев. Под боком у них великие реки и озера, кратеры и горы, а они не знают об их существовании, и приходится европейцам заниматься открытиями! Эти приемы Лумумбе представлялись непорядочными. Происходило ограбление африканца. Расписывалась мнимая пассивность банту.
А как падки европейские авторы до африканского быта, до тайных обрядов! Лумумба и хохотал и возмущался, когда читал сочинения врачей и миссионеров об африканских свадьбах, об интимной стороне супружеской жизни и многоженстве. Сочинять глупости о каком-либо европейском народе небезопасно: автора могут высмеять, уличить в невежестве. В школе Лумумба с товарищами устраивали суд над такими горе-авторами. Собирались на школьном дворе, избирали «трибунал», выносили приговор: книжку с небылицами об африканцах прокалывали копьем, затем клали на тачку и увозили на захоронение…
Свадьба самого Лумумбы была веселой и торжественной. Его избранница, Полин Опанга, покорила всех скромностью, учтивостью, уменьем вовремя сказать нужное слово. Это произошло в 1952 году. Лумумбе было 27 лет. Он всегда называл Полин «моя девочка», всегда — даже когда появились дети. Играли свадьбу дважды — в Стэнливиле и в родной деревне Оналуа. Приехали друзья из Леопольдвиля. Там функционировал кружок САКО — общество авторов и композиторов Конго. Был и театральный институт, вокруг которого группировались любители африканской музыки, пения и танцев. Артист Пьер Канку, прибывший в Стэнливиль со своей труппой, был родом из провинции Касаи и пел песни на языке чилуба. Он и открыл свадебные торжества…
…А книга о банту не давала ему покоя: он начал собирать материалы, намереваясь опубликовать ее в Брюсселе. Ему есть что рассказать и есть о чем поспорить… Нужно правильно понимать факты, природу вещей, как писал Монтескье. В Европе все еще удивляются, почему африканцы ходят в одних набедренных повязках…
Его друг Морис Мполо рассказывал, как много надо положить труда, чтобы приучить солдат носить обувь. При первой же возможности солдаты снимают ботинки, вешают их на штык и совершают многокилометровые переходы босиком. Настоящий африканский охотник никогда не пойдет в лес обутым: голая нога ступает мягко на землю, покрытую листьями и сушняком, и охотник бесшумно может приблизиться к хищнику на близкое расстояние. К слону, стоящему против ветра, можно подползти вплотную и рубануть тяжелым ножом по сухожилиям задних ног Слон оседает в беспомощности, крутится на месте, и охотники добивают его.