Еще больше было врагов у центрального правительства за пределами Дворца Наций, в городах, в провинции. Лумумбе не могли простить, что восемь министров в правительстве — люди его партии, хотя конституционные правила были соблюдены полностью. Треть конголезских избирателей отдала свои голоса партии Национальное движение Конго — треть постов она получила и в кабинете. Расхождения обнаружились между политическими лидерами, с которыми Лумумба вел длительные консультации по вопросу о сформировании правительства национального единства. Кашамура опротестовал кандидатуры Моиза Чомбе и Альбера Калонжи. «Надо подумать», — заявил Антуан Гизенга. Среди сторонников Лумумбы не было единой точки зрения об этих кандидатах в министры. Одни настаивали на том, чтобы включить в состав кабинета и Чомбе, и Калонжи, обосновывая такой шаг следующими соображениями. Калонжи — фигура скандальная, но лучше ввести его в правительство и дать ему какой-либо второстепенный министерский пост. Потом, когда обстановка стабилизируется, от него можно будет легко избавиться. Калонжи связан с алмазной компанией мирового значения, он пойдет на сговор с промышленниками и может выкинуть любой трюк, направленный против центральной власти.

Моиз Чомбе одиозен, но нельзя ли, пусть временно, заставить этого явного сепаратиста работать на единое Конго, предоставив ему министерский пост в центральном правительстве? Перетащить Чомбе из Катанги в Леопольдвиль — значит по крайней мере ослабить тенденции этой провинции к обособлению. Нет, утверждали другие, ни Чомбе, ни Калонжи вводить в правительство не следует, ибо тогда большинство его будет состоять из представителей трибальных, сепаратистских движений, каковых и без этих господ вполне достаточно. Кабинет в таком случае не станет органом, выражающим идею единого и неделимого Конго. Кабинет министров и без того раздут в угоду трибальным соображениям. Если же остановиться на 23 министерствах, о чем была достигнута договоренность, то ввод Чомбе и Калонжи вытеснит кандидатов от националистических партий и ущемит их права, завоеванные в ходе майских выборов.

Лумумба согласился с этими аргументами.

Каждодневные встречи — что увеличительное стекло, приближающее человека для изучения. Лумумба с особым вниманием выслушивал доклады и сообщения министров от региональных партий. Зато вступал в перепалку с товарищами по своей партии: со своими и ругань не в ругань! К удовольствию своему, Лумумба отмечал, что его единомышленников в правительстве оказалось значительно больше, чем он предполагал вначале. Существовали искусственные перегородки, возведенные скорее временем, чем желанием конголезцев. Каким тонким собеседником предстал перед Лумумбой Антуан Гизенга! Сдержанный, немногословный, не умеющий «работать на публику», он производил впечатление кабинетного министра, который превосходно знает содержание своего портфеля. Между ними состоялся примечательный разговор.

— Я не совсем понимаю, Антуан, — спросил в упор Лумумба, — в чем же состоит различие наших партий? Наши взгляды сходятся и в больших и малых вопросах.

— Я согласен с тобой, — ответил Гизенга. — Но позволь мне порассуждать. Твоя партия, подобно орлу, взмыла над Конго. Красивый взлет! Однако, поднявшись вверх, вы заметно оторвались от земли. Вы имели на это законное право: твой личный авторитет не нуждается в комплиментах. Ты один мог позволить себе выступления от имени всего Конго. У тебя имя. Тебя знают за пределами страны по твоим литературным произведениям. С тобой, как ни с кем другим, считаются бельгийцы. То, что вполне нормально и допустимо для тебя, для меня, например, было бы авантюризмом и прожектерством. Моя партия не получила бы ни одного голоса, если бы она заявила о себе лозунгами твоей партии. Смею тебя заверить, что в моей родной деревне Мушоко никто не проявляет интереса к общеконголезским проблемам. Обвинение жителей в провинциальной ограниченности и даже тупости не сделает их более прогрессивными. Твоя партия шла от общего к частному, а мы наоборот — от частного к общему. Потому мы и сошлись. Но если бы вдруг наши партии слились воедино, то я бы потерял всякое доверие избирателей.

— Я это понимаю, — сказал Лумумба.

— Не сомневаюсь в этом, — продолжал Гизенга. — Кстати, знаешь ли ты, что железное дерево, самое твердое из всех существующих в Африке, рассредоточено? Оно не растет рощами. Мощное дерево истощает землю, хотя и является ее украшением.

— Туманно несколько, но справедливо и поэтично, — сделал вывод Лумумба.

— Ты вправе как угодно воспринимать мои высказывания, Патрис, но если бы моя партия обосновалась в самом Леопольдвиле, то она бы ничего не добилась. С АБАКО приходится считаться. У них наезженный тракт — побережье реки Конго. Мы же решили идти в обход, начав свою деятельность в юго-восточных районах провинции Леопольдвиль. Какая неожиданность! Партия африканской солидарности нанесла самый чувствительный удар могущественной коалиции АБАКО! Мы сбили спесь с господина Касавубу. Спустили его с небес на землю. Твое предложение Касавубу занять кресло президента — королевский жест, которого он не заслуживает, но у нас нет иного выхода. В Леопольдвиле на посту президента должен быть житель Баконго. Наша победа над Касавубу сломала региональные перегородки и открыла ворота в единое Конго, куда мы и вошли с твоей помощью. Ты понимаешь это, Патрис, как никто другой, и я думаю, что именно поэтому ты предложил мне пост своего заместителя. Не мне лично, а моей партии…

Интересно, интересно! Еще бы: в правительство входили министры, отличающиеся крайне правыми и крайне левыми взглядами. Патриса Лумумбу уже тогда причисляли к коммунистам, правда по недоразумению: коммунистом он никогда не был. Но к какой идеологии причислить Унисета Кашамуру, который был левым из левых и критиковал Лумумбу за его терпимое отношение и к бельгийцам, и к лидерам трибалистских партий?

Вот боец! В провинции Киву он наводил ужас на бельгийских колониалистов. В этой конголезской Швейцарии, где каждый европеец чувствовал себя царем и богом, Кашамура провозглашал социалистические лозунги: национализация частной собственности европейцев, создание единого конголезского банка, запрещение обосновываться на землях Киву вновь прибывающим колонистам, повышение заработной платы рабочим, введение демократических институтов — тайное голосование, равноправие женщин, создание молодежных организаций, строительство светских школ, сотрудничество с социалистическими странами, поддержка освободительного движения на юге африканского континента, осуждение агрессивной политики империалистических держав Запада. Партия Кашамуры имела региональное значение, но она направляла свои атаки против международного концерна «Национальный комитет Киву», который играл в провинции Киву роль «Юнион миньер».

Кашамура родился в деревушке Иджуи, в племени того же названия. Его отец был вождем племени. Он свободно говорил по-немецки, так как его подданные проживали на территории Германской Восточной Африки. Затем, после разгрома Германии в первой мировой войне, владения отца отошли к Бельгии. Новые хозяева требовали рабочих — вождь требовал оплаты труда. Расхождения вылились в массовый протест африканцев. Представитель колониальной администрации вступил в переговоры с непокорным вождем, а затем они были прерваны самым неожиданным образом: труп знатного конголезца нашли с отрубленной головой…

В 1953 году, когда Кашамуре исполнилось 25 лет, бельгийская охранка состряпала «политическое дело», обвинив его в пропаганде подрывных, то есть коммунистических идей. Кашамура арестовывался много раз. В Букаву и Бужумбуре он создавал различные политические общества, вступал в контакты с социалистами Франции и Бельгии, руководил комитетом социальных исследований, организовал социалистический профсоюз, редактировал газеты, в том числе и популярную в провинции Киву «Верите».

Созданная Кашамурой партия Центр африканской перегруппировки заявила о своем появлении радикальной программой. В ней содержались пункты: обновление конголезской экономики, создание государственных компаний и кооперативного сектора в деревне, выборы рабочих комитетов на промышленных предприятиях, организация административных советов. Ключевые позиции, составляющие экономический и финансовый фундамент страны, должны находиться в руках государства. Центр африканской перегруппировки — единственная политическая партия в Конго, провозгласившая курс на национализацию. О бельгийской администрации Кашамура высказывался вполне определенно: она сгнила и подлежит слому. Этого было вполне достаточно, чтобы вызвать панический страх у европейских поселенцев. В центральном правительстве Кашамура занял пост министра по делам культуры и информации.