Конголезская независимость начала отсчитывать свое время.

Выматывали приемы, отнимая драгоценное время. Лумумба несколько раз беседовал с бельгийским премьер-министром Эйскенсом, министром иностранных дел Виньи, послом Жаном Ван ден Бошен, министром-резидентом, старым знакомым Вальтером Гансхофом Ван дер Мершем, который отреагировал на речь Лумумбы словами: «За такие вещи сажают в тюрьму». Узнав об этом, Лумумба ответил: «За такие вещи чиновников выгоняют из страны». Тайная словесная война продолжалась, но праздничная колесница катилась по блестящему асфальту апробированного этикета, удерживая стороны в рамках светского приличия. Соблюдалась корректность. Был доволен Пьер Виньи: его переговоры с конголезским коллегой Бомбоко протекали в духе полного взаимопонимания и завершились подписанием соглашения, согласно которому Бельгия будет представлять Республику Конго на международной арене. Кабинет министров узнал об этом позднее. Виньи спешил побывать в Стэнливиле, где находился принадлежащий ему пивной завод.

Нашествие визитеров! Специальный представитель президента США и глава американской делегации Роберт Мэрфи, адмирал Родригес, представляющий Португалию, целая свита из Организации Объединенных Наций, принц Луи Рвагасоре из Бурунди, король Кигери V из Руанды, послы из стран Европы, Азии, Африки независимой и Африки еще закабаленной, главы имеющихся в Конго религий, депутации от провинций… Мир в лицах, облеченных высокими полномочиями, проходил перед премьером только что родившегося суверенного Конго и заявлял ему о признании, о желании сразу же установить дипломатические и иные отношения, основанные на равенстве и дружбе…

2 июля Лумумба раньше обычного покинул свой рабочий кабинет, забрав папки с бумагами, и, сказав секретарю, что будет только завтра, поехал домой. Он не мог отказать жене в просьбе провести вечер в семейном кругу, чего так давно не было. Полин уже высказывала свое недовольство тем, что она и детишки все реже и реже видят его, что новая должность Патриса ее не радует, а огорчает, что вскоре она будет писать ему любовные письма на работу, где он пропадает днями и ночами, а домой приходит усталый и хмурый.

Жены ворчат, невзирая на чины и звания супругов! А сегодня был особый повод для совместного времяпрепровождения: Патрису исполнилось 35 лет. И он ощутил на себе, что такое быть премьер-министром и заниматься совершенно обычными, прозаическими делами, как-то: покупать цветы для супруги, сладости для детей, обновки для них, вино для гостей. И тут, как непреодолимый крепостной вал, стоял протокол! То, что раньше считалось само собой разумеющимся и исполнялось механически им лично, теперь вызывало протест со стороны всегда следовавших за ним секретаря и охранника. Лумумбе пришлось сидеть в машине. Удовольствие самому производить покупки, полюбоваться на товар, перекинуться при этом парой фраз с продавцами было отнято у него неписаным законом.

У него перед глазами встала такая сцена. Решался вопрос о заработной плате министров, сенаторов, членов палаты представителей, государственных секретарей, глав провинциальных правительств и их министров. Не потребовалось и минуты, как все было улажено при полном единодушии собравшихся: ставка министра была определена в 500 тысяч франков ежегодно. Обоснованием служило то обстоятельство, что высшее бельгийское лицо в колонии, генерал-губернатор, получал точно такую же сумму. Средний служащий в Леопольдвиле зарабатывал в год 25 тысяч франков — ровно в двадцать раз меньше. Рабочий в столице довольствовался 50–60 франками в день. Безработные соглашались трудиться где угодно за 20–30 франков. Как же тянет на эти жалкие франки рабочий люд?

Конголезские избранники ухватились за рукоятки кожаных портфелей: всего их в центре и на местах было 120. Помимо заработной платы, они получали еще различные, кем-то придуманные вознаграждения и командировочные в размере 150 тысяч франков в год. Астрономические расходы на содержание административного аппарата, своего, национального, африканизированного. А кусок голландского вакса, из которого женщины шили платья, стоил 325 франков. Самым дешевым и доступным была маниока — 4 франка за килограмм. Рис продавался по 9 франков за килограмм. Банка тушеной говядины стоила 26 франков: высокая цена отпугивала конголезцев от мясных блюд.

Багажник машины заполнялся покупками, но радостного чувства у премьера они не вызывали.

Полин обрадовалась, и эта ее радость моментально передалась детям: все вышли встречать отца. Франсуа, старший, названный так по дедушке, бросился на грудь Патриса и повис у него на шее. Второй, Патрис, оставив в стороне мапанда — ходули, на которых он расхаживал по садику, поддразнивая Франсуа тем, что он выше его ростом, устремился к папе. Жюлиана и двухлетний Роланд прилипли к матери и шествовали вместе с ней. Отсутствовала самая младшая: девочка спала в колыбельке, вынесенной на террасу. Так ватагой они и вкатились в гостиную, где Лумумбу поджидали гости.

Навстречу поднялись сенатор Джордж Гренфел и брат Патриса Луи, прилетевший из Стэнливиля, где он был назначен на пост министра внутренних дел провинциального правительства. Братья поздравили друг друга. Многие тысячи конголезских семей устраивали торжества в эти первые дни становления молодой республики: отмечали назначения своих родственников.

— Что у тебя — новые неприятности? — спросил он. — Бельгийцы, кажется, успокоились. Остаются свои, чего, впрочем, вполне достаточно для хлопот…