Впервые за пять лет Клер скучала по Ольге. Всю жизнь она была уверена, что сестра будет стоять рядом с ней, когда она будет венчаться. Жизнь же распорядилась иначе. Клер сложила письмо и стала обмахиваться им, как веером. Ольга после отъезда матери отправилась в Тверь под присмотром старой тетушки. Герцог дю Лей, прознав про синий шарфик, наотрез отказался брать ее в Париж. С тех пор Ольга вела уединенный образ жизни, и Клер совсем ничего не знала о ней.

— Клара Ивановна? — на веранду вышел Антон Павлов, поклонился ей, сняв модную шляпу.

В последний раз они виделись на том самом злополучном сеансе гипноза. За пять лет Павлов из студента превратился в красивого молодого ученого, и Клер нравилось на него смотреть. Черноволосый, с тонкой бородкой, он производил самое благоприятное впечатление.

— Заходите, Антон Владимирович. Скрасьте мне ожидание.

Где-то внизу плескалось море, и Клер слышала шум волн. Почему она не родилась в Италии? В этой волшебной стране... Тоску и серость Петербурга она и до сих пор иногда ощущала в своей душе.

Павлов сел в соседнее кресло и с удовольствием вытянул ноги.

— Вы не представляете, Клара Ивановна, как я рад нашей встрече! — заговорил он, откидываясь на спинку кресла, — вчера я глазам не поверил, увидев Эрнеста Михайловича посреди Неаполя.

— Это похоже на чудо, — Клер улыбнулась.

— Да, но к нашему предыдущему разговору, могу добавить, что чудес не бывает. Абсолютно все имеет научное объяснение.

Клер помолчала, все еще обмахиваясь сложенным письмом. Потом рука ее замерла.

— Я не могу согласиться с вами, Антон Владимирович. Наука не все может объяснить. И вся история, которая произошла со мной, которая сначала казалась мистической, а потом — сугубо научной, тому подтверждение.

— Я не очень хорошо знаю, что на самом деле произошло с вами, Клара Ивановна, — сказал он.

Она вздохнула.

— Если не вдаваться в подробности, то выглядела вся история так. Когда синий шарфик, был закопан на могиле, мой жених, Кузьма Северин, заболел. и болел до тех пор, как шарфик был откопан. И, хотя были объяснения этому явлению совершенно научные, факта того оно совсем не отменяет.

Павлов смотрел на нее долгим взглядом, будто пытался понять, смеется она над ним или нет.

— Клара Ивановна, вы же сами понимаете, что все это ерунда.

Клер взглянула на него из-под длинных ресниц.

— Но тогда поясните мне такую ситуацию. В доме у старой финки я вытянула из мешочка три камешка, после чего та закричала, что вокруг меня смерть, что один мужчина уже умер, и скоро умрет второй. Откуда она могла знать это?

Павлов молчал. Он медленно достал из кармана портсигар, раскрыл его, и стал выбирать папиросу.

— Наверняка и этому явлению есть объяснение, просто пока еще наука не знает его, — сказал он и хлопнул крышкой портсигара, так и не закурив, — изучение гипнотического искусства помогло мне осознать, что большая часть явлений — это просто звенья одной цепи, часть которой просто теряется во тьме памяти.

Клер усмехнулась, понимая, что он ни за что не признает поражения.

— Это как история с несчастной Марикой Ланиной, — сказал он с досадой, — никто ничего не понимает, но все шепчутся.

— Шепчутся? — Клер сдвинула брови.

— А вы не знаете ничего?

Клер дернула плечом.

— Знаю, конечно. Только не понимаю, о чем там шептаться.

— Возможно то, что она вдруг неожиданно сорвалась с места и отправилась куда-то на Волгу, в какие-то отдаленные поместья, хотя столько лет ждала супруга, чтобы помириться. И вот супруг прибыл, а она через день садится в карету и едет.

— Они сильно поссорились, — сказала Клер.

Павлов пожал плечами.

— Вам виднее.

Клер смотрела на море. Эрнест вернулся в Италию вдвойне богатым человеком. И, более того, свободным. Он подробно рассказал Клер о ссоре с женой, о том, как она уехала в дальние поместья, или собиралась уехать. О том, как ее труп со сломанной шеей нашли на отмели в Волге, где она, видимо, сорвалась с высокого обрывистого берега.

— Я не вижу причин для пересудов. У Мари сдали нервы. Это печально, но такова жизнь.

— Да-да, — Антон Владимирович снова раскрыл портсигар, — вот эту именно фразу мне и сказала ваша кузина Элла, когда новость о смерти Марики пришла в Петербург.