Князь Кирилл уезжает, смотрю вслед его лимузину с очень странным чувством. Как будто у меня — девять пар Когтей. Как у магической кошки — девять жизней. Это значит — мы прорвались на новый уровень. Объединились. И теперь я незримо стою рядом с мокрой от пота Мишель, и еду с бледной Ясминой, и расчетливо прикидываю вместе с мамой, как бы оторвать голову одному засранцу Рою… э, только не это!

Но — развлеклись, пора и в академию, учиться за нас никто не сможет. Одной Ясмине можно полежать, она у нас гений, самостоятельно прорвалась к полному владению левитационным навыком, и теперь мы действительно стали грозной силой. Три левитатора! Больше только в Москве.

На ходу достаю ти-фон и набираю Сергея.

— Голову оторвать? — без предисловий предлагаю я.

— Мишель оторви! — огрызается мужчина. — Ей, видите ли, стыдно! И она меня прогнала!

— Сергей, ты дурак, да? — не понимаю я. — Ты что, до сих пор не понял, что Мишель у нас — косячница?! Да похрен на ее стыд, твое дело ее спасать!

— Понял, в следующий раз в постель к вам залезу! — бурчит Сыч. — Спасать!

— И найдешь там меня с Сашкой, — усмехаюсь я.

— Я понял, Рой, — уже серьезно говорит Сыч. — Извини, сглупил. Посчитал ее взрослой и серьезной. Больше не поддамся.

Прислушиваюсь к интонациям его голоса. Вроде действительно понял. Выдаю задание по поиску оператора мины и выключаюсь. Тут же пытается позвонить Мишель, но я не отвечаю. Пусть ей сначала Сергей мозги вынесет. А то что-то возомнила о себе длинноногая.

А я, похоже, возомнил о себе. На практикуме надо мной потешался весь подготовительный курс. А как, извиняюсь, как я изображу чары привлекательности при помощи Когтей?! У меня же других инструментов нет! Чувства и Когти, этого же достаточно для процветания рода! Ну, если не считать левитации, но она не в счет, она для серьезных дел, на крайний случай…

Тем более что чары — девчоночьи! Для мальчиков, видите ли, до сих пор не разработаны! Тем не менее с меня спрашивают. Ну и ржут все, конечно, как ненормальные.

Далеко не сразу до меня доходит, что аспирантка просто развлекается. А когда доходит, я обращаю на нее внимание. И ведь стоит со спокойным видом, даже краешком губ в улыбке не дернет. Хм. А ничего так. Огромные темные глаза, темные волнистые волосы, крупные черты лица, стройная фигурка, каким-то волшебным образом сочетающаяся с милой полнотой… Прекрасная дочь Иудеи во всем неотразимом блеске красоты. У профессора отличный вкус!

И, кстати, со своими шуточками она прекрасно вписалась бы в нашу развеселую компанию.

— Ну, мы оценили ваши героические потуги, господин Збарский! — со смешком говорит от своего стола профессор. — Достаточно. Правду сказал поэт, рожденный ползать летать не может. Вы отлично смотритесь в бою, но в части Бытовой магии… не подумывали сменить факультет? Юнкерское отделение вам бы подошло идеально. Как сказал древний поэт — если хочешь быть красивым, поступай в гусары!

По аудитории ржачки и смешки, и меня это вдруг задевает. Разворачиваюсь и подхожу к аспирантке-ассистентке, или кто она там профессору приходится… Девушка смотрит с холодным интересом, как на букашку в своей коллекции.

— Настоящему мужчине… — хрипло говорю я, потому что горло вдруг перехватывает от злости, — настоящему мужчине чары не требуются.

И беру ее за руку.

Она как во сне подшагивает ко мне…

— Господин Збарский, что это было? — кое-как справляется со своим голосом профессор.

— Поцелуй? — предполагаю я, обернувшись.

— Это понятно, но… я не видел признаков заклинания. Что вы использовали?

— Господин профессор, вообще-то для поцелуя магия не требуется, — замечаю я. — Настоящему мужчине. Достаточно напугать деву до обморока, и она вся твоя.

Я возвращаюсь на свое место. Профессор почему-то не смеется, а ведь я очень тонко пошутил. И никто почему-то не смеется. А как ржали, как ржали!

Остаток учебного дня проходит… прозаично. Девочки слушают, пишут конспекты. Я же изображаю в большой тетради объемные схемы бытовых заклинаний: вид сверху, вид сбоку, в разрезе, в развертке. Каждое заклинание по много раз, запоминая, намертво вколачивая в долговременную память, словно через год придется сдавать по ним самый главный в жизни зачет. Вот чувствую, что потребуется, и все тут!

Профессор озадачивается моим рвением — обычно я на его лекциях зеваю да по сторонам гляжу — и подходит. Смотрит на мои экзерсисы и с недоумением спрашивает:

— Господин Збарский… зачем? Очевидно, что данное искусство для вас недоступно. Вы точно очень неглупый юноша и сами это наверняка понимаете. Тогда… зачем? Если хотите выглядеть настоящим студентом, не полезней ли писать конспекты, как все пишут?

— Да если б я знал! — досадливо морщусь я. — У меня ж не пророческий дар, а так… огрызки.