– Кажется, в первый раз жалею, что не курю, - она нервно глянула вниз.
– Будто бы курение должно успокаивать.

Астахов галантным жестом протянул ей свои папиросы.

– Можете попробовать. Пока товарищ Репиков не видит, чему я учу личный состав, - попытался пошутить он, но вышло не очень убедительно.
– Не спится?

– Вам, я вижу, тоже. У вас ведь только что смена кончилась.

– Сам не знаю. С утра как наскипидаренный. Кондрашов отбыл в команду выздоравливающих, я направление подписал. Знаю - рановато, но дольше его бы сам черт не удержал. Сбежит, - последнее было произнесено со спокойной уверенностью, с какой ставят очевидный диагноз.
– Через три дня самое большее сбежит в свою часть. И я его понимаю.

– Наверное, все-таки не лучшее время учиться курить. Но спасибо. А почему вы с пистолетом?
– она удивленно скосила глаза на кобуру у коллеги на ремне.

– С некоторых пор мне с ним спокойнее, чем без него. В конце концов, по уставу положено. Честно - до печенок замучила эта тишина! Последние дни все как на иголках! Ждем чего-то… Впрочем, чего - как раз понятно.

– Подсыхает земля, - произнес Огнев, присоединившийся к компании. Тоже с пистолетом, - Не сегодня-завтра. Только бы у нас раньше взлетные полосы высохли…

– И вы?
– удивилась Колесник

– Что “я”?

– С оружием.

– Что бы ни говорил товарищ Репиков, а мы в последние дни не размагничены, а избыточно взвинчены. Война - это хаос, стихия. Воинская дисциплина, знаки различия, оружие на положенном месте - успокаивают. Дают опорные точки. Мешают хаос усугублять. Бегать, вопить, размахивать руками. Понимаете, подойдя строевым шагом, отдав честь, представившись по форме, человек заставляет себя объясниться кратко и точно. Медицинская сортировка - это средство упорядочить внешнее, а форма и воинская дисциплина - внутреннее. Такой вот вывод делаю из своего опыта.

– А как же Симонов? “Нацепили вдруг все лето нам мешавшие наганы”?

– Там было немножко особенное. Мы тогда выставили, я б сказал, сборную команду Советского Союза по хирургии. Опытных, сработавшихся людей. В условиях не более, чем угрозы неустойки фронта. В войне, не угрожавшей существованию страны.

– А сейчас, Алексей Петрович, вы как кадровый, что скажете про угрозу?

– Немцы, безусловно, понимают, что мы готовим удар. Безусловно, будут пытаться упредить.

– Быстрым ударом по Севастополю, вы говорили.

– Мне кажется, да. Вот-вот увидим, - и снова повторил, - Земля подсыхает…

Несколько секунд все молча смотрели на восток, будто ожидая увидеть там всполохи артподготовки наступающего Крымского фронта.

***

Сон долго не шел. Все казалось Раисе, что едва задремлет, их тут же поднимут, и она все ждала, ждала этого, но так и не дождавшись, уснула наконец и провалилась не в кошмар даже, а в тяжкий, бестолковый сон, их тех, что часто приходят к усталым людям и не приносят настоящего отдыха.

Во сне она бродила в ночи по смутно знакомому городу, безусловно мирному, потому что на пустых улицах горели фонари, непривычно большие и яркие. Почему-то она точно знала, что это Севастополь, хотя не различала ни одного знакомого дома. Но чуть только подумала о том, что точно знает город, как где-то вдали, за деревьями парка, мелькнуло море и памятник затопленным кораблям. Значит, Севастополь, и наш Севастополь! Именно туда, к морю, ей и было нужно, причем поскорее, но сколько ни пыталась Раиса во сне выйти из огромного парка, он никак не хотел ее отпускать. Аллеи сами собой меняли направление, оборачивались тупиками, вели к закрытым калиткам, так по кругу, по кругу, до полного изнеможения, а море манило где-то впереди, шумели волны, но выхода… выхода не было.

А потом неожиданно мелькнул впереди свет и послышались голоса. Под фонарем на скамейке сидела какая-то компания, совсем молодые еще парни и девушки, возрастом не старше Верочки. Они о чем-то беседовали, и совершенно точно по-русски, но сколько ни вслушивалась Раиса, она не то не могла разобрать слов, не то понять их смысл. Что-то про историю… про отчаянную борьбу с захватчиками, но не про эту войну, а о чем-то очень древнем.

Совершенно четко донеслась одна фраза - “Не обращай внимания. Они иногда подходят послушать. Любят песни”. И впрямь, запели, звучала гитара… но слова опять были туманны и неразличимы, и как ни пыталась Раиса подойти ближе, не могла сделать ни шагу. И только в последний момент ясно разобрала единственную фразу: “Что значит последний, к весне прояснилось” [Раиса не совсем верно расслышала слова песни].

На ней она и проснулась. Быстро, как от толчка, словно разбудили ее нарочно. И кажется еще пытаясь повторить услышанное вслух. “Что значит последний…” Такое бывает иногда, если во сне стихи снятся. Слушаешь, слушаешь, кажется - наизусть затвердишь легко. А проснешься - и слова как разорвавшиеся бусы раскатываются кто куда. Алексей Петрович как-то говорил, что во сне медицинскую литературу читать бесполезно… Да все понятно-то, если разобраться. Стихи она сама недавно читала. Романсы Колесник пела. Вот и перемешалось в голове. Что толку гадать теперь? Сон, он и есть сон. Подъем. Даже будто бы выспалась хорошо.