Корабль сидел в воде так глубоко, что волны вскипали у бортов совсем близко, и казалось, что над водой осталась одна палуба. Но он все же шел. Люди на палубе сидели тесно, не повернешься, но ни паники, ни суеты не было. Повернув голову, Раиса увидела женщину с тремя детьми, двое мальчишек-погодков, лет пяти-шести уцепились за мать, а третьего, грудного, она держала на руках. Младенец приоткрывал рот, но не кричал. Раиса успела испугаться, не задыхается ли он, и в следующую минуту поняла, что малыш просто сорвал голос.

Но зенитки ощетинились в небо и расчеты стояли у орудий наготове. Вокруг густо валялись пустые гильзы. Несколько женщин, гражданских, выискивали среди них уцелевшие нестреляные снаряды, что дали осечку или были отброшены в горячке боя вместе с заевшей обоймой, или закатились под надстройки, и подавали их зенитчикам. Все кто может - при деле. И опять Раису обожгла досада. Честное слово, в бою сгинуть не так обидно, как беспомощной! Она только и может сейчас, что ждать, выберутся или нет.

В бездонно синем, будто вымытом небе снова и снова появлялись черные крестики. Приближаясь, они росли и показалось, что обозначатся еще с Ишуни памятные силуэты вражеских самолетов, с изломанными крыльями и торчащими шасси - но нет, зрение подвело. Эти были другие, больше, двухмоторные, и они не валились на головы, завывая сиренами. Бомбардировщики раз за разом пикировали на корабль, стремясь добить его. Они образовали в воздухе подобие цепи, которая самым краем пыталась хлестнуть по палубе. Но снова и снова бомбы сыпались в воду. Совсем рядом. Вплотную к бортам. Но в воду.

“В море спрятаться не за что”, - вспомнился Раисе давний разговор в палате. На корабле - тем более. На земле хоть укрыться можно. Любая лощинка, любая ямка спасет. А здесь ты как на ладони. И кажется, что все бомбы летят именно в тебя.

Сидящая рядом женщина пригнулась, пытаясь закрыть и младенца, и остальных двух детей. Корабль, словно специально, прошел сквозь водяной столб от бомбы. Как под соленый дождь попали. “Что же морская вода делает с гипсом? Выживем - узнаем”.

– Промазали!
– летчик тоже старался не терять бодрости.
– Это не “лаптежники”, им целиться сложнее! Хоть бы нам снарядов хватило, глядишь, отобьемся еще.

Кажется - или зенитки стали бить реже? Судя по тому, как сжимает кулаки моряк, считавший бомбы, действительно, реже. Не зря же последние снаряды собирали по палубе!

Раисе отчего-то очень ясно представился их учебный лагерь на Федюхиных высотах. Палатки, смешливые девчата, не знающие еще, какой может быть война. Живая Наташа Мухина, которая не умеет ползать по-пластунски, зато быстро учится накладывать повязки. Чай у огромного самовара, “сказка на ночь”. Кажется, не было на земле места, где Раисе было бы так спокойно и легко, как там. И уже не будет.

“Самолеты прямо по носу!”

Голос матроса-сигнальщика кажется, услышали все, кто был на корме, и этот выкрик выдернул Раису из оцепенения, из таких спасительных, как думалось, воспоминаний. Она подумала, что это уже наверняка конец и снова удивилась, куда подевался страх. Наверное, на него просто не осталось сил. "Хоть бы сразу". Раиса не выдержала и закрыла глаза, чтобы не видеть, как они приближаются.

И почти сразу же, сквозь свист ветра и грохот тот же голос выкрикнул хрипло, с отчаянной радостью: “На-а-а-аши!”

Не в силах подняться, обе ноги у него были в гипсе, летчик оперся на руки и задрав голову уставился вверх, туда, где воздух звенел и гудел от звука моторов.

– Ребята! Ребятушки! Братцы!
– лицо его просветлело, - Не подведите, родные! “Пешки”! Это наши самолеты. Сейчас они фрицам всыпят, не сунутся!

Два самолета, каких Раиса еще никогда не видела так близко, большие, со странными широкими хвостами, понеслись прямо на немцев, у их носов что-то сверкнуло - открыли огонь, догадалась она. И немцы шарахнулись. Их было больше, но связываться с неожиданными заступниками "Ташкента" они не решились, наспех скинули бомбы и поспешили убраться восвояси.

Самолеты пронеслись вдоль борта и только теперь Раиса смогла разглядеть на их крыльях звезды. На палубе кричали, махали им руками, смеялись. Раиса тоже улыбалась, от небывалого облегчения ушла даже боль, только правой руке было холодно, видать, гипс все-таки отсырел, и досадно было, что радоваться вслух у нее все равно не получается.

Летчик улыбался, обессиленно и радостно. Он не мог больше сидеть, снова сполз головой к Раисе на колени и все повторял:

– Наши, наши, не подвели ребятушки. Это “Пешки”, Пе-2, пикировщики.

– Бомберы и за ястребков?
– искренне изумился моряк.
– Вот это дали жизни! Да чтоб меня покрасили! А.. погоди, авиация, а ястребки-то наши что ж?

– Далеко им. Не дойдут. Но и немцам уже далеко. Ты, братишка, скажи, мы как, много воды приняли?

– Командование мне о том, извиняюсь, не докладывало. Но видок у нас сейчас… - он оглянулся на борт и бурлящие волны, - Честно скажу, авиация, только верой в победу на воде и держимся. Но нам этой веры не то, что до Новороссийска, до Берлина хватит. С ремонтом, понятное дело. Тяжко “Ташкенту”. На одной морской чести идет. Видал, экипаж весь в парадках. На смертный бой готовился, - и он поправил свою бескозырку.