Устроившись в кузове полуторки, Астахов первым делом попросил у «наших милых дам» разрешения закурить. Роза Керимовна не возражала, но посмотрела неодобрительно: «На меня только не дымите, Игорь Васильевич». И Астахов, уже доставший папиросы, послушно пересел подальше от кабины, к самым ящикам.

Гусев, похоже, Севастополь действительно знал. Он не поехал ни одной из главных, порядком забитых улиц, а поехал переулками на какой-то, по мнению Раисы, сумасшедшей скорости. Один раз он и вовсе развернулся так, что ящики подпрыгнули и только мелькнула перед глазами засыпанная обломками улочка. Очень скоро полуторка выскочила за город.

Трясло, конечно, но Раиса по своему опыту ожидала худшего. То ли дорога была еще не разбита, то ли машина ухожена, то ли Гусев владел каким-то секретом севастопольских таксистов, но ощущения, что сейчас все содержимое полуторки улетит за борт, не было ни разу.

Алексей Петрович так и вовсе - уперся ногами во что-то на дне кузова, спиной в борт, сидел, читал книгу. Лицо у него было такое, как будто он с автором о чем-то беседует, если не спорит. То кивает, то качает головой с недоверием, то хмурится. Каждые несколько минут он поднимал глаза, осматривал небо, бросал взгляд на дорогу, иногда сверялся с картой - и снова за чтение.

Астахов курил, прикрывая огонь рукой, чтобы не задуло папиросу. На небо он тоже поглядывал, только очень уж неприязненно, как человек, слишком близко знакомый с воздушной тревогой.

Елена Николаевна тихонько ойкала, когда машину все же подбрасывало на ухабах, и хваталась одной рукой за борт, а другой за свой чемоданчик, в остальное время не очень успешно делая вид, что ей такая езда привычна.

Роза Керимовна сидела так невозмутимо, словно и в самом деле ехала в такси. Спина прямая, лицо спокойное… Раиса сидела рядом с ней спиной к кабине, на дне кузова, обняв руками колени. И тоже, следуя хорошему примеру, старалась поглядывать временами вверх.

Ближе к вечеру, когда солнце, пока еще медленно, как капля меда по тарелке, поползло к горизонту, машина наконец свернула с основной дороги. Медсанбат помещался не в селе, которое им указали, а рядом, укрытый в низкой балке. Сквозь завесу пыли, поднятой множеством машин, разглядела Раиса палатки, грузовики и курящийся над ними дымок, не иначе, от полевой кухни. Неподалеку шумело камышами какое-то озерцо, но она уже знала, что вода в таких водоемах чаще всего соленая.

На КП встретил часовой - все как положено - но видно было, что их давно ждут, машина здесь почти не задержалась. По изрытой во всех направлениях колеями дороге она спустилась вниз в балку и там только остановилась. Выбравшись из кузова, с удовольствием распрямив ноги после длинной и тряской дороги, Раиса осмотрелась. Похоже, что медсанбат только начал развертываться. Все чего-то грузят, несут тюки и ящики. Их машину два бойца тут же начали разгружать, кто-то, очень довольный, сказал: “Ну наконец, еще палатки привезли!” Палаток и впрямь пока было немного, не больше, чем в их “части без номера”. Одну, как раз ставили, брезентовый купол, подпертый двумя мачтами, колыхался, то поднимаясь, то заваливаясь на сторону.

Неподалеку, ближе к озерку, стояли шалаши - не шалаши, что-то временное, из хвороста и камыша, только сверху крытое брезентом. Похоже, с палатками совсем беда.

У полевой кухни, теперь она была совсем рядом, низкий и звучный женский голос бранил кого-то за плохие дрова: “И не говори потом, что демаскирую! Конечно, будет дым, коли у меня дрова сырые! Добыл бы сухих”. Рядом с их “полуторкой”, въехав в можжевельники бортом, стояла еще одна, с открытым капотом. Водитель склонился над мотором, а рядом собрался целый шоферский консилиум из трех человек, кто подавал гаечные ключи, кто подсказывал, что еще можно сделать.

Командир встречал их сам. Он был высок, плотен, широк в плечах и обладал такими приметными усами, что напоминал запорожца с картины, одного из тех, что писали письмо турецкому султану и приглашали его сесть на ежа. Пополнению он заметно обрадовался. Особенно Алексею Петровичу, которого, как оказалось, давно знал.

– Наконец, товарищ Огнев! Уже думал, что перекинут тебя в другую дивизию. Руки что, слушаются? Добре! Зашиваюсь, зашиваюсь без людей, позарез нужны, - он выразительно провел ребром ладони по горлу, - Сколько с тобой человек?

Наскоро познакомились, по-граждански, без уставов, пожали друг другу руки.

– Военврач первого ранга Денисенко! А это что? Мне вместо врача трех санитарок прислали? По совокупному медицинскому стажу, что ли? И то мало.

– Двух санитарок, Степан Григорьевич. Товарищ Поливанова - фельдшер. Со стажем.

– Это ты ее так замаскировал, чтоб контрабандой провезти?

– Почти. Потом расскажу. Но хороший фельдшер, ручаюсь. А санитарки - да, после неполных двухнедельных курсов. Но лично отобрал самых толковых.

– Добре. Перебирать харчами не приходится, у нас тут только раненых в избытке, всего остального не хватает. Так, товарищи, сходу ввожу вас в курс дела. Мы только сейчас заканчиваем передислокацию, пока нам дали время разместиться, но затягивать с этим нельзя.

Товарищ Поливанова! Назначаю вас в приемно-сортировочный взвод, Ермолаев, покажете.

Ермолаев, совсем молодой еще парнишка с двумя кубиками в петлицах, старший военфельдшер, как помнила теперь Раиса, сначала поспешно кивнул, тут же произнес: “Виноват, - и торопливо откозырял.
– Есть, показать”.