Томина поразилась, что никто не кинулся сразу извлекать долгожданный артефакт на свет божий. Все терпеливо по очереди посмотрели на него там, где он был схоронен десять лет назад. Потом началось хладнокровное рабочее фотографирование. Это напоминало будничную деловитую работу профессионалов. Однако умиротворенная неспешность была сродни смакованию дорогого напитка, стремлению насладиться его запахом и вкусом, прочувствовать все нотки этого изысканного букета.

Когда подготовительная работа завершилась, настал сакраментальный момент. Но все медлили и переглядывались. Никто не решался сделать первым этот шаг. На самом деле русские понимали, что не они здесь хозяева, и опасались нарушить какие-нибудь правила, а мексиканцы просто молчали.

И тогда Диего Бернардо Рамирес четко скомандовал:

– Алехандро начал поиск этого предмета. Алехандро нашел этот сверток. Он и должен достать его. Это полностью его находка.

Беловежский смутился, широко улыбнулся, но замешкался в нерешительности. И Танеев подтолкнул своего аспиранта:

– Ну, что же ты? Вперед!

Александр с трепетом извлек сверток наружу. В этот момент его активно фотографировали мексиканцы.

– И что там? – поинтересовался Гарсия.

– Почти уверен, что там то, что мы искали, – сиплым от волнения голосом произнес Саша. – На ощупь предмет цилиндрической формы.

– Пойдемте в наш экспедиционный лагерь. Это здесь недалеко. Там мы сможем подробно и безопасно ознакомиться с находкой, – предложил Андрес Серрано.

Беловежский протянул ему сверток.

– Да оставьте вы этот официоз, Алехандро, – засмеялся археолог.

– Думаю, ваши руки, Алехандро, сейчас самые надежные, – добавил Рамирес.

Они разместились в крытом помещении в самом сердце Калакмуля, в святая святых археологов. Расчистили стол от ненужной мелочовки и на него торжественно поместили сверток. Беловежский осторожно отлепил шуршащий, грязный от времени скотч, стягивающий темный пластиковый пакет с надписью «Duty Free». Из него извлек еще один прозрачный целлофановый пакет.

– Растет дуб, на дубе сундук, в сундуке заяц, в зайце утка, в утке яйцо, а в яйце… – пролепетала Марина по-русски.

Русские усмехнулись.

Пара слоев пузырчатой пленки обволакивали небольшой цилиндрический предмет, который после бережных Сашиных манипуляций явил наконец себя миру. Это была небольшая керамическая ваза с замысловатым черно-коричнево-бежевым изображением по всей поверхности и лентой вычурных четких красно-рыжих иероглифов по венчику. Из ее полости Саша дрожащей рукой извлек сложенный листок бумаги. Почти на автомате, ни секунды не раздумывая, он протянул его Николаю Быстрову. Каждый шаг этого магического действа был снова скрупулезно зафотографирован и заснят на видео.

Николай Андреевич принял записку и, бросив поверхностный взгляд на текст, сказал:

– Да, это почерк моего друга, Игоря Ветрова. Здесь написано по-английски: «Я, Игорь Валентинович Ветров, коллекционер из России, владелец этого сосуда, вынужден прятать этот артефакт из-за систематических провокаций и преследования со стороны не известных мне лиц. Я направляюсь на симпозиум в город Кампече. 20 октября 2002 года». И подпись.

Повисла пауза. Никто не нашелся что сказать. Словно это была минута молчания в память о погибшем русском. Гарсия осторожно взял листок у Быстрова и долго его разглядывал, затем тяжело опустился на пластиковый стул и погрузился в невеселые думы. Он был рядом с этим человеком, он старался оберегать его, но он не догадался об опасениях, которыми Ветров так и не поделился со своим сопровождающим, и не почувствовал надвигающейся трагедии. Леонардо с горечью думал, что так и не завоевал доверия русского, однако разум подсказывал ему, что тот просто не мог поступить иначе. И все же… Когда Ветров прятал сосуд, он был в этом же городище, где-то здесь, совсем рядом, возможно, в какой-то сотне-двух метров от него.

Затем трагический документ оказался в руках Льосы. У него имелись свои воспоминания о его авторе. Он запомнил Ветрова улыбающимся и будто окрыленным. Теперь он понимал, что тот предвкушал окончание страшного приключения, надеялся на встречу с людьми, которым он смело доверит артефакт. У Ветрова не было предчувствия, что это последние его часы на этом свете. И он, Антонио Льоса, провел рядом с ним эти последние часы и даже стал невольным свидетелем его ухода.

Записка переместилась к Рамиресу, тот показал ее Андресу, тихо в двух словах рассказывая ему эту печальную историю. Рамирес подумал, что сам он был знаком с Ветровым только по переписке. Но сейчас ему казалось, что он знает этого человека очень давно и все десять лет не расставался с ним, а теперь потерял его навсегда. Эту утрату он на мгновение ощутил как невыносимую.

К Беловежскому записка вернулась из рук Танеева, и он тут же показал ее Марине. Та придвинулась ближе. По щекам ее катились слезы, на которые она не обращала внимания. Саша притянул ее к себе, и так они и стояли какое-то время, держась каждый за уголок бумаги, пока Марина не всхлипнула. Саша обнял ее, и она тихо плакала у него на плече. Игорь Ветров второй раз проехал через всю Мексику вместе с ними, направляя и оберегая их, а сегодня он привел их к своему тайнику.

Педро Мануэль Лопес, поблагодарив охранников-эхекуторов, направился в один из комплексов, закрытый для посещения туристов. На входе оставил на страже напарника. В голове, как заезженная пластинка, вертелись слова «воскресшего из небытия» Антонио Льосы: «Теперь, сеньор Педро Мануэль Лопес, мы можем быть свободны?» Откуда он знал его по имени? Пока Педро не мог понять, чем ему это грозило, если вообще грозило. Он уже почти успокоился, решив, что Льоса вряд ли представляет для него какую-нибудь опасность.