В панике захлопав крыльями (аватар был на мне), кое-как мне удалось уйти из-под удара. Ну, почти удалось: пронесшись внизу со свистом, острый клинок безжалостно отсек мне голубые кончики хвостовых перьев. Прежде, чем меч вернулся, я поспешил принять человеческий облик и, еще в воздухе прокричав:

– Вика, это я, остановись! – рухнул вниз.

Упал, кстати, удачно – аккурат на соломенный тюфяк.

– Артур?! – описав в воздухе дугу, Муракумо-но Цуруги подлетел к моей шее, но в последний момент замер. – Хвала Небу! А то я уже подумала…

– Как ты меня обнаружила? – перебил я сестрицу. – Я же под Невидимостью!

– В самом деле? – растерянно наморщила лобик Вика. – Не знаю, я тебя отлично вижу… Должно быть, это из-за меча, – предположила она, кивнув на свое грозное оружие. Клинок все еще почти упирался мне в горло. Сообразив, сестрица наконец отвела Муракумо-но Цуруги в сторону. – Когда он у меня в руке, я вообще вижу вокруг много… так и хочется сказать «лишнего». Странно, раньше такого не было.

– Раньше ты и Проснувшейся не была, – заметил я. – Впрочем, и он не относился к классу Эпик-плюс, – именно так сейчас значилось в Свойствах Викиного меча.

– Да, он изменился, – кивнула сестрица. – Как раз когда… Владимир Александрович же убит, ты в курсе? – дрогнувшим голосом спросила она.

– Ушел, – «на автомате» поправил я. Именно это слово предпочитал сам Сэнсэй.

– Ушел, – не стала спорить Вика. – Навсегда ушел… Это Ивасаки его убил, – резко вскинув голову, выпалила девочка. – А потом… А потом я убила Ивасаки! – будто бы с вызовом добавила сестрица.

– Что? – оторопел я. – Ты убила Ивасаки? Как? Когда?

– Во Дворце. Разрубила напополам! А потом каждую половину – еще напополам! А потом… – она умолкла, будто воздухом захлебнувшись. По щекам ее хлынули слезы – подобно неписям, Проснувшиеся игроки способны плакать в игре. Спящим это, как правило, не дано.

Поспешно поднявшись с тюфяка, я подошел к сестре и крепко обнял ее за плечи. Вика уткнулась лицом в мое кимоно – только сейчас я заметил, что нахожусь в игре не в привычном белом каратэги, а в точной копии выданной мне в «Будокане» одежды. А может, и не в копии – в той же самой…

– А потом… – попыталась снова заговорить девочка сквозь рыдания.

– Не надо, – аккуратно погладил я ее по золотистой макушке. – Не рассказывай. И не вспоминай.

– Нет, – упрямо дернула Вика головой, отстраняясь. – Я должна. Владимир Александрович велел все тебе пересказать. С самого начала.

Продолжая сжимать в правой ладони рукоять Муракумо-но Цуруги, сестрица отошла от меня и опустилась на подушечку возле столика. Мне же повелительно указала свободной рукой на давешний тюфяк.

Поколебавшись секунду, я повиновался.

– Когда я днем пришла из клуба, то в зале застала Владимира Александровича со шваброй в руках, – заговорила Вика ровным – пожалуй, даже неестественно ровным – тоном. Однако глаза ее снова были сухими. – Он мыл пол. Я удивилась – это же обязанность учеников – и предложила помочь, но тренер отказался наотрез. Сказал, что должен сегодня оставить додзё в идеальном порядке – и это только его дело.

У меня перехватило дыхание, а Вика между тем продолжала:

– Я сдуру попробовала настаивать, но Владимир Александрович рассердился и велел мне идти переодеваться. Тут я вспомнила о папином звонке – он меня по дороге из клуба поймал – ну, про то, что тебя, типа, взломали. Тренер выслушал внимательно, даже тряпкой елозить на какое-то время прекратил, но в конце лишь сказал: понятно, мол, но теперь это уже неважно. И продолжил уборку. Ну, я пожала плечами и пошла в раздевалку. Переоделась в кимоно, – подобно большинству, сестрица именовала каратэги именно так, – вернулась в зал, размялась в уголочке, взяла со стойки боккен. В это время еще несколько человек подтянулись на занятие. Тренер их будто бы не ждал – удивился. Как мне показалось, сперва даже хотел выгнать, но не стал. А тут как раз еще и Машка появилась со своей тросточкой… Ей Владимир Александрович накануне прямо говорил в зал сегодня не приходить – я сама слышала. Но Машке он тоже разрешил остаться. Пробормотал что-то вроде: «Каждый ученик вправе защищать свое додзё от…» Дальше я не разобрала. И не поняла тогда, конечно, что он имел в виду. А у Машки по-тихому спросила, что это она приперлась, а та и говорит: «Просто почувствовала, что должна сегодня быть здесь!» Почувствовала она, блин! Почему я ничего такого не почувствовала? Ну да ладно, речь не о том…

Ненадолго умолкнув, Вика, не поднимаясь с подушечки, перебросила Муракумо-но Цуруги из правой руки в левую – легко, словно тонкую палочку для еды – затем так же перекинула обратно – в задумчивости, кажется, даже не замечая, что делает.

– Отставив наконец швабру, Владимир Александрович велел всем переодеваться и разминаться, а нас с Машкой пригласил в тренерскую, – снова заговорила сестрица. – Провел через всю комнату – там, в самом конце, за занавеской оказалось зеркало…

Я машинально кивнул.

– Велел мне положить ладонь на раму. Я положила – левую: в правой у меня по-прежнему был боккен. «Стой так, что бы ни случилось, – сказал мне тренер. – Антонова, проконтролируй! – это уже Машке. – Смотрите сюда, – показал затем на зеркало, – и чтобы в зал отсюда – ни ногой!» Подумал немного и добавил, снова мне: «Зеркало не должно попасть в чужие руки! Когда… Когда все случится, сама поймешь, что нужно сделать!» Вот так! Я, честно говоря, грешным делом даже подумала, не тронулся ли наш Владимир Александрович кукухой ненароком! Теперь стыдно… – она снова замолчала, потупившись.