— Приветствую. Не занимаетесь — и хорошо. Я к вам несколько по другому поводу. Вы говорили, господин Либерман, что у вас есть определённые алхимические препараты, не слишком одобряемые у простых людей.

— Таки говорил, таки даже есть. Но Марк, скажу вам как на духу — не принимайте эту отраву! Вы таки редкостно талантливый механик, с золотыми руками…

— Господин Либерман, мне нужен дистиллят эстимала, — прервал я речетатив барыги.

— Таки да?

— Именно он. И, как вы понимаете, не для себя.

— Таки да, понимаю. Вам нужен диситлят для этого молодого человека, с отвратительным вкусом в выборе врагов. И следами его глупости на организме.

— Именно.

— Он таки есть у меня, Марк. А если вы таки купите порцию — могу предложить вам помещение, смею вас заверить, исключительно подходящее для конфиденциальной беседы.

— Щедрое предложение. И сколько я вам буду должен?

— Таки о чём вы, Марк, какие деньги! Это исключительно из безграничного уважения к вашим талантам!

Я — не поверил. И правильно сделал: комната для допросов, лишенная каких бы то ни было фиксирующих устройств, у Либермана была.

Вот только если старый барыга и предоставил её мне для уважения, то исключительно из уважения к невообразимой сумме, которую он затребовал за порцию алхимической сыворотки правды.

Но купил, куда деваться. Что занятно: на пузырьке была вытравлена надпись: «ЕИВ жандармерии запасы» и порядковый номер. А на Николая препарат подействовал как и положено: эйфория, растарможенность, расслабленные мышцы.

Правда пришлось задавать вопросы — без них поток сознания урода рвался наружу и был редкостно дерьмовым. Но важное я ухнал, а мелочи, которые мог упустить — и чёрт бы с ним.

— Только попрошу вас, Марк, не пачкать мой замечательный магазин кровью и прочими физиологическими жидкостями вашего собеседника, — обратился ко мне Либерман, как только я покинул допросную с вырубившимся от препарата николаем.

— Да заберу его, конечно, — хмыкнул я. — Хотя… Господин Либерман, вы заявили, что не работаете с рабами, — пришла мне в голову идея.

— Таки вы всё замечательно правильно поняли, Марк. Не работаю.

— А знаете, кто работает? — поинтересовался я. — Из… относительно надёжных, само собой. Как бы это смешно не звучало в отношении подобной публики.

— Таки вы полностью правы — надёжность этих уважаемых людей вещь весма редкая, — задумчиво протянул Либерман.

А через минуту раздумий Либерман предложил мне неплохой вариант. Нет, вообще — далеко не лучший. Подобный вариант вгонял меня в долги перед барыгой, пусть не денежные, но ощутимые.

Но, при этом, в текущей ситуации военного противостояния, да и будем честны — нехватки времени вариант выходил оптимальным.

Так что лавку Либермана я покидал в одиночестве, и в целом — довольный.

Конечно, такого типа стоило убить — это проще и рациональнее. Но я хотел, чтобы урод понёс более весомое наказание, чем смерть. Было за что, ОЧЕНЬ много за что.

Он, конечно, сможет сбежать… Но у меня есть подготовленные ходы на этот случай. И вообще, не хочу я про этого урода больше думать, заключил я, заканчивая перерыв.

Меня, как-никак, ждут звёзды. Так что тратить на подобных уродов времени и сил больше, чем нужно для их нейтрализации — я не намерен.

После чего я перешёл к отсортированному миньонами барахлу: тому, что они сами не знали, к чему отнести. В большинстве своём это был просто перекорёженный мусор, но иногда встречались чертовски редкие и полезные вещи.

Особняк Барышниковых, Верхний город, баронесса Барышникова

Лидия Барышникова сидела перед монитором терминала, просматривая данные с каменным лицом. Забытый полупустой бокал с вином и бутылка, не менее тридцати лет выдержки, стояли в стороне.

Лицо баронессы было равнодушным, но непроизвольные подёргивания пальцев выдавали всё более нарастающее бешенство. Наконец, на виске Барышниковой запульсировала жилка, заметно даже невооружённым глазом.

А, через секунду, монитор терминала сжался, как газетный лист и с грохотом перекрутился, как отжимаемое бельё. Клавиатуру постигла та же участь, как и бокал с бутылкой.

Правда хрустальный бокал не пожелал безропотно смирится со своей участью. И, разлетаясь на осколки, нанёс щеке баронессы ответный удар.