— Некоторым не нужно многого, чтобы жить… — тихо проговорила девушка, разглядывая тело своей подруги, — … но нужно многим владеть. Она бы не смогла спокойно жить где-нибудь в глуши. Обязательно бы…

— … что-нибудь устроила, — закончил фразу я, — Либо попробовала бы наняться назад, в спецслужбы, не зная, как сейчас обстоят дела, либо учудила бы что-нибудь еще. В конечном итоге оказалась бы на допросе.

— А ты её отверг. Неоднократно. Грубо, — из диалога уже получалась почти эпитафия, — Мне рассказывали, что женщины такое не прощают. Знаешь кто? Она.

Иронично.

— В таком случае, ты спасла ситуацию, — подумав, сдаюсь перед своими демонами я, — мне слишком не хотелось убивать человека, у которого были отношения с моей семьей.

— Вообще-то, её убил ты, — слабо улыбается женщина, ставшая моей женой.

— Добил.

— Хорошо, дорогой. Что теперь будем делать с…

Я прикладываю два едва светящихся пальца к голове трупа, замерев так на пару секунд. Та же самая «техника», что и с Соцуюки. Слабая, как раз мне по плечу, если выложиться на все остатки резерва.

— У меня есть около четырнадцати часов, — подумав, отвечаю я, — У тебя найдется шарф?

— Шарф?

— Или шейный платок.

— Я поищу.

— Я пока раздену её, вымою и запущу стиральную машинку.

Ранним утром из моего дома выйдет Елена Игоревна Сахарова, выглядящая лишь слегка неестественной, чего никто из японцев, не привычных к гайдзинам, так и не поймет. Она проследует ровной (чересчур ровной) походкой ровно до ближайшей железнодорожной станции, где при многочисленных свидетелях ловко и быстро свалится под приходящую электричку, чрезвычайно точно расположив на рельсе собственную шею. Я в этот момент буду лежать дома, отходя от неестественно долгой и глубокой медитации, в которую погружался при полностью разогретом источнике.

Глупый конец для такого человека… но заслуженный.

Проблемой Елены всегда были её родители. Она вечно была под их крылом, вечно с осознанием вседозволенности и всепрощения. Да, этим рыжая не злоупотребляла, но, как метко выразилась Мана — этого было и не нужно. Необщительная, пережившая крайне травматичный эпизод, а затем буквально собранная по кускам, девушка захотела свободы, но понятия не имела, что с этой свободой делать. Она столкнулась с провалом в личных отношениях, и не знала, как дальше жить. Наконец, ей просто всучили компанию в Шри-Ланке, но потеряв последние ориентиры, она кинулась к тому, кто её спасёт, позаботится, заменит… родителей?

А он её убил, просто не желая допускать возможности, что ставшая столь уязвимой девушка получит шанс разболтать кому-либо о том, о чем говорить не стал бы ни один здравомыслящий человек.

Елена Сахарова не видела Маны, Эны, Такао, моих родителей, она не была в курсе моих дел и проблем. Всё это для её разума всегда было несущественным. Нездоровый эгоизм ребенка, росшего среди прислуги и телохранителей, но никак не равных ему людей.

На следующий день, после школы, я заглянул к соседям, доведя до ума их компьютеры, а заодно и обсудил со своим вторым дедом возможность появления на нашей улице не слишком дружелюбно настроенных людей. Хиро Конго, выслушав меня, покивал, а затем заметил, что устраивать шум напротив его собственной гуми будет только самоубийца, чем он и советует мне воспользоваться. Понятное дело, что разговор шел о Мане и Эне, так что в этом вопросе я встретил полное понимание старика.

А вернувшись к нему через два часа с парой подправленных программ, которые довёл до ума, повинуясь внезапно вспыхнувшей идее, я, вернувшись к своим «пациентам», неожиданно обнаружил, что оябун Конго изволит пить чай в очень интересной компании, выглядящей как симпатичная молодая японка с довольно короткой стрижкой. Процесс обоим определенно нравился.

— Что смотришь? — сварливо поинтересовался старый преступник, — Я всегда мечтал о внуках! Ты, конечно… ну…

Смутившись, дед принялся подыскивать слова, но выручила Эна:

— Слишком большой, суровый и страшный! — высказав это, она начала победно хрюкать в чай.

Возразить на подобное было нечем. Совершенно.

— Если она у тебя утащит какого-нибудь парня в свою рок-группу, мне не жалуйся, — только и сказал я родственнику, тут же слегка обрызганному своей недавно приобретенной внучкой. Чаем.

Как оказалось, это Кирью-младшей уже было не нужно. В комнате, которую мы огородили звуконепроницаемыми панелями, теперь упражнялись двое. Мана, уже вполне уверенно наигрывающая что-то на гитаре и… Хидэо Мидзутани, читающий мануал к синтезатору. При виде меня парень тут же изобразил испуганного зайца, а когда я к нему подошёл, то начал симулировать инфаркт.

— Мидзутани-кун, — обратился я к своему гостю, — Я принципиально не лезу в отношения своих родственников, но дам тебе небольшой совет — прекращай шарахаться от людей так, как будто бы они все тебе желают зла. Самое большое зло в этом доме отзывается на имя Эна, с ним ты, как понимаю, знаком прекрасно. Но если ей надоест то, как ты реагируешь на людей, то готовься оказаться в доме напротив, на пьянке с кланом якудза. Причем ты туда попадешь с легкой руки моей сестры. Мир после этого не будет прежним.