И что самое страшное — никаких следов цивилизации от слова совсем. Ни одной натоптанной людьми тропинки, нет брошенных окурков или оберток — ощущение, что он вообще попал в заклятое место без всяких признаков существования человечества. И только через несколько часов мучительного пути Алехандро в том полностью уверился — пропали заасфальтированные шоссе вместе с селениями, словно их никогда и не строили. Эфир, который он несколько раз прослушивал, пуст как пластиковая бутылка — в наушниках только шум и никаких радиоволн. И вот случилось главное — два больших города, и отнюдь не только по местным меркам, исчезли, словно по мановению волшебной палочки, или что правильней — «корова языком слизала». Вообще ничего от них не осталось — ни улиц с многоэтажными домами, ни скверов с парками, ни тысяч автомобилей, ни моста через реку. Вообще ничего, словно их никогда не было, либо они существовали только в его воспаленном воображении. Но они ведь были в его времени, и в том можно было смело дать голову на заклание. Ведь все дело в том, что окружавшая его местность осталось пусть измененной, вернее пребывавшей в своем первоначальном виде, «первобытном», как говориться, состоянии.

Однако есть множество нюансов — вполне узнаваемые края, ему хорошо знакомые по той самой прежней жизни, до попадания в «задницу». «Привязки» им были проделаны уже десятки раз, и от полученных результатов волосы вставали на голове дыбом.

— Никогда бы не поверил в путешествия во времени, если бы сам таковым «странником» не оказался. Вот такая для меня «жопа»…

Мужчина усмехнулся — теперь после того как прошла паника, он начал думать вполне рассудочно, эмоции больше не захлестывали.

— Одно хорошо — люди здесь живут, осталось только их найти!

Действительно — во всех злоключениях виновата «задница», проход через которую стал своего рода «временным порталом», который его перебросил в непонятно какую эпоху. На той стороне Параны, парагвайской, виднелись несколько хижин, но судя по всему давно оставленных — крыши провалились. Да и на его берегу везде видны следы оживленной человеческой деятельности — протоптаны дорожки, одна из которых уходила на юго-запад, до нее он просто не добрался. Есть старые кострища, но пепел с углями давно слежавшийся, а два поставленных навеса рухнули задолго до его прихода. Срубленные деревца сказали ему о главном — эпоха железа уже наступила, на древесине были хорошо видны характерные следы от работы не топором, именно мачете, которыми все местные жители умеют пользоваться с детства. Это означало одно — конкиста уже прошла, и аборигены вовсю используют металлические орудия. Причем в самом широком обиходе, раз даже в таком затерянном краю, которые в северных странах недаром называют «медвежьими углами», есть следы явно осмысленной деятельности.

— Мне бы на самих людей посмотреть, тогда бы точно понял, в какое время попал. Но мачете с иезуитами пришло, их в провинции Мисьонес много тогда было — десяток миссий, само это название о том говорит. Все их селения чуть южнее, на Игуасу их никогда, то есть сейчас, не имелось. Так что если пойти туда с утра, то уже завтра выйду к обжитым селениям. Хотя…

Алехандро надолго задумался, еще раз внимательно осмотрел окрестности, особенно противоположную сторону реки. На зрение моряк никогда не жаловался, пригляделся, машинально сощурив глаза, и вскоре выругался с немалым облегчением в голосе.

— Отставить правление иезуитов — они уже в прошлом, даже с нынешней точки отсчета. Сейчас все гораздо позднее по времени. Если не ошибаюсь, то на том берегу я сейчас вижу остатки пристани. Да, именно так — а для чего тогда бревна городить? Зачем их вбивать в речное дно? Такие причальные сваи лодкам не нужны. Тут речь может идти только о пароходах, а они появились при старшем Лопесе, а это начало второй половины девятнадцатого века, и никак не раньше. А ведь это серьезная зацепка…

Возбуждение накатило приливной волной — Алехандро еще раз всмотрелся в бревна, страшась ошибиться в своих предположениях. Нет, за рекой были именно остатки разрушенной пристани, видимо смытой во время сезона мощных и продолжительных дождей — иногда паводки бывают серьезными, а построили пристань, судя по всему «тяп-ляп», наскоро, из дерьма, как говориться, возвели — а его первой волной и смывает.

— Пароходы здесь ходят, это точно — а вот плавания вряд ли регулярные, иначе бы берега уже были бы хорошо обжиты. Так что правление Лопеса-старшего идет, конец пятидесятых годов, хотя, вероятно, ближе к их середине, если вывод мой верен. До этого времени здешние реки и были главным препятствием в освоении региона. На парусах и веслах вверх против течения не заберешься, тут тяга паровой машины необходима, особенно на Паране или Парагвае, где оно достаточно сильное. Но ведь если селение на том берегу заброшено, то это означает…

Догадка оказалась ужасной, и от нее Алехандро чуть ли не перекосился в лице — благо мышцы в тот момент окаменели от ужасающей мысли. Парагвай обезлюдел после чудовищной войны с «Тройственным альянсом», в который входили Бразилия, Аргентина и Уругвай. Обезлюдел в буквальном смысле за шесть лет напряженных боевых действий — население с полумиллиона жителей сократилось больше, чем в два раза. Диктатор Лопес-младший оказался крайне неразумным политиком, ввязавшись в войну с соседними державами, более могущественными, и что хуже всего, многолюдными. Ведь в то время уругвайцев было больше в полтора раза, аргентинцев втрое, а бразильцев в восемнадцать раз. И экономические потенциалы противоборствующих сторон находились в той же пропорции, совершенно несопоставимы. Тут вообще сравнивать нечего — отрезанный от выхода к морю Парагвай не вел морскую торговлю, к тому же долгое время находился в режиме автаркии, с абсолютно неразвитой промышленностью, без которой воевать невозможно, только партизанить, и то недолго — против регулярной и хорошо вооруженной армии с одними мачете воевать не сможешь.

Однако гуарани яростно сопротивлялись захватчикам, долгие шесть лет шла тотальная война, и только когда «маршал» Лопес был убит вместе с сыном-подростком, а из десятка мужчин остался только один, и вдвое сократилось число женщин и детей, подписали унизительный мир. По заключенному договору бразильцы и аргентинцы оккупировали и присвоили себе треть территории противника. А сама страна оказалась на полвека отброшенной в чудовищную нищету и отдана на разграбление иностранным капиталистам и коллаборационистам, из которых потом сформировались по примеру других стран Латинской Америки кланы богатейших и могущественных олигархов. Впрочем, и победителям пришлось несладко. Последние выплаты по британским займам, взятым на войну, Бразилия сделала только через век. И те суммы, которые ушли за океан в виде процентов, многократно превышали любые, даже гипотетические доходы с оккупированных территорий.