— Как вы узнали, где я живу? — спросила она.

— Это рубашка твоего мужа? — задал встречный вопрос незнакомец.

— Я же вам не говорила, где я живу.

— Забавно смотреть, как ты загородилась от меня этой рубашкой. Не надо. Это выглядит так, будто…

— Как это выглядит?

— Нет, не забавно, извини. Это похоже на каменную стену. Мне просто не приходит в голову другое слово. Потому что я запыхался, идя сюда наверх.

— Что-то я не слышу, чтобы вы запыхались. Нисколечко. Ничуть.

— Я просто волнуюсь. Так, наверное, со всеми, когда они стоят перед тобой, я так думаю.

— Не понимаю, что вы имеете в виду.

— Здесь все знают, где ты живешь. Не хочу говорить вокруг да около, это тебя только напугало бы. Мне было бы проще, если бы ты мне тоже говорила «ты». Когда я говорю «ты», а ты говоришь «вы», то можно подумать, что ты меня боишься.

— Здесь поблизости нет никого, кто мог бы так подумать.

— Я на рынке тогда спросил у одного: где живет та благожелательная женщина, с которой я только что разговаривал, я, говорю, забыл ей кое-что отдать, а она ушла, но это очень важно, я только ради этого приехал издалека, я должен это передать ей. Я солгал, я сказал, что мне нужно передать тебе одно известие.

— У кого ты это спросил?

— У мужчины за прилавком, он видел, как мы с тобой разговаривали. Он засмеялся и сказал: мол, можно понять, на твоем месте кто угодно потерял бы голову и забыл, что вообще собирался сказать.

— Что-то я не верю, чтобы он так сказал.

— Да, ты права, он этого не говорил.

— Тогда зачем ты это сочиняешь?

Мужчина ответил:

— Не прогоняй меня, Мария. Я только хотел на тебя посмотреть. Я так долго не видел ничего красивого. Обещаю тебе, я не подойду к тебе ближе, чем на метр. Позволь мне просто смотреть на твое лицо.

И тут рядом с матерью очутился Лоренц, а собака залаяла и разгавкалась сильно. Лоренц взял ее за ошейник и оттащил подальше от незнакомца.

— Кто это, мама?

Мужчина сказал:

— Я приехал издалека, меня зовут Георг, в честь святого Георгия, который сражался с драконом. Мне тоже пришлось немало хлебнуть, я многое мог бы тебе рассказать, сколько грязи бросали мне под ноги. Я не опасный человек. Я видел твою мать на рынке. Она была приветлива со мной, а я не избалован дружелюбием людей. Если бы мы с тобой были один на один, я бы тебе поплакался как мужчина мужчине. Но перед твоей матерью я плакать не хочу. Сколько тебе лет?

— Мне девять, — сказал Лоренц и загородил собой мать. — Что вы хотите от нее?

— Я потерял своего лучшего друга, — пожаловался мужчина. — Я должен был сообщить об этом его родителям. Сегодня я их нашел, но так и не смог им это сказать, у меня не хватило духу. Я сказал, что не знаю, где он. Я сказал, что я приехал потому, что надеялся найти его здесь. А они ответили, что пусть он только попробует здесь показаться. Он, мол, сбежал и оставил их одних. И больше он им не сын. Так они сказали. А ведь он погиб. И я не смог им это сказать. Пустите меня в дом. Всего на полчаса. Я не опасен. Ни для кого. Только посижу и выпью стакан воды.

И Лоренц, хотя и неохотно, оказал любезность чужому человеку и пригласил его в дом, опередив в этом решении Марию, а ему было всего девять, и он держался уже как хозяин дома, и матери это было только на руку. А Лоренц был уверен: когда отца нет на месте, право голоса теперь за ним.

Они сели за стол, Лоренц напротив незнакомца, так что смотрел ему прямо в глаза. Мария скоро снова встала и делала то одно, то другое, не могла усидеть спокойно. Собака заползла под стол и лежала между Лоренцем и незнакомцем. Кошка сидела на подоконнике и смотрела наружу, где над горами еще светилась золотая полоска неба.

— А ты старший? — спросил Георг.

— Нет, старше меня Генрих, но у него нет силы, чтобы утвердиться среди людей, он у нас отвечает за скотину. А за отца здесь я, пока он на войне. Я отвечаю за то, чтобы с матерью все было в порядке.

— Как необычно ты говоришь, — заметил Георг. — Как будто ты и не ребенок вовсе.

— Так, как говорите вы, тоже никто не говорит, — сказал Лоренц.

— Это у вас тут никто так не говорит, а у нас в Ганновере все так говорят.

— Ты говоришь как по-писаному, — объяснил Лоренц. — Поэтому и я тоже говорил как по-писаному.

— Что это значит?

— Это значит, — ответила Мария, — что говорят так, как пишут. Вот у нас это называется говорить по-писаному. Лоренц это умеет.

— А откуда ты знаешь, как пишут? — спросил Георг.

Мария и Лоренц переглянулись. Они не знали, кому из них адресован вопрос.

— Из чтения, — ответил в конце концов Лоренц.

— И что же ты читаешь? — спросила Мария. — И когда же ты читаешь? Я не видела, чтоб ты когда-нибудь читал. Но я тебе верю. Я могу это понять. Он читает, когда он один. Это я понимаю. — И потом она добавила: — Я должна уйти, мне надо развесить белье.