По зеркальной поверхности пробежали искры.

— Началось! — Испуганно ахнул Бадди.

А Бэрримор тут же заухал, словно передумал быть котом и решил стать филином. Казик на него угрожающе шикнул. И кактус замолк.

— Всем взяться за руки! — Приказал фамильяр.

Сам сгреб ладонь ведьмочки своей лапищей, а с другого бока подхватил руку сэра Генри. Тот протянул ладонь студенту. И Бадди оказался последним в цепочке. Правая ладонь Марго осталась свободна.

Ведьмочка, как ей и было приказано, терпеливо отмалчивалась. Все руководство взял на себя Казик.

— Как только появится отражение, — сказал он, — готовьтесь задавать вопросы. Долго я его удержать не смогу. Нужно спешить.

— А леди Маргарет? — Резонно спросил лорд Орчей.

Казик демонстративно закатил глаза и важно проговорил:

— Живым в такие ритуалы лучше не вмешиваться.

Наниматель понимающе кивнул, а Бадди заметно подурнело.

Зеркало сначала помутнело, потом стало светлым, похожим на обычное, но окружающего по-прежнему не отражало. Потом внутри него разгорелся свет — зеленый, как пламя свечей. А после…

Марго изумленно таращилась на мужское лицо, глядевшее на них из зеркальной глубины с отрешенным спокойствием. Герман и при жизни не был красавцем, а смерть и вовсе превратила его облик в отталкивающую маску.

Девушке только и осталось возблагодарить богов, что беседовать им придется не с иссохшим трупом, а с духом, похожим на нормального мужчину. Пусть с внешне неприятным, но все же человеческим лицом. Это куда лучше мумии! Правда?

Она покосилась на Казика, то приглашающе кивнул. Но первый вопрос задал лорд Орчей:

— Герман, ты меня слышишь? Как тебе там? Где ты?

Казик хмыкнул, но вопрос повторил. Дух остался безучастен.

Сэр генри расстроился. А фамильяр поспешил его успокоить:

— Он не испытывает эмоций. Он не осознает, что с ним происходит. Дух может только показать, что с ним происходило при жизни. И ничего более. Задайте вопрос посуществу.

Голос Казика звучал спокойно. Но Марго видела, что это спокойствие дается не легко. Для призрака, однажды побывавшего за гранью и вернувшегося обратно, тема посмертного существования была болезненной.

Сэр Генри нервно откашлялся и предпринял вторую попытку:

— Герман, кто тебя убил?

Все замерли в ожидании. Лишь Бэрримор остался равнодушен к происходящему. Зеркало мгновенно погасло, потом помутнело, покрылось рябью и вернуло прежний облик.

— Что это значит?

— Он не знает. Точнее, не видел. — Разочарованно догадалась Марго. — Или не смог понять отчего умер.

Она на секунду задумалась и тоже решила попытать счастья:

— Где это произошло? Где ты умер?

На этот раз призрак слегка оживился — лицо его пришло в движение, отчего стало еще страшнее. Потом облик исчез, мелькнула тьма, и появился парк перед домом. Живой. Подвижный. Как-будто они смотрели на него в окно.

Над парком царила ночь. Герман шел по каменной дорожке. Медленно, рваными неровными шагами. Марго почему-то вспомнила, что так ходила заводная кукла, подаренная в детстве отцом. Кукла эта пугала юную леди до дрожи, до мурашек. А потому пылилась в кладовке. И извлекалась лишь к приходу гостей, желающих лицезреть диковинку.

Глаза мужчины были открыты, но видит ли он хоть что-нибудь, девушка была не уверена. Хотя, наверное, видит. Иначе откуда взяться в зеркале картинке?

Сзади за конюхом тянулся шлейф. Длинный, черный, сплетенный из множества нитей. И нити эти были живыми. Они извивались, пульсировали, дергались, как длинные антрацитовые черви, как пиявки. Часть шлейфа была прикреплена к затылку несчастного, другая часть отходила от плеч, от рук, от спины. Одна «пиявка» казалась нереально алой, и прикреплялась она к горлу, прямо к центру кадыка. На ней, как на поводке, невидимый кукловод тащил жертву вперед, на заклание.

Марго проследила взглядом, куда уходит эта «нить», и пожалела, что та оканчивается за пределами зеркала, где-то в глубине парка. А еще она вдруг поняла, что Германа за нить постоянно дергают. От этого его походка и выглядит неровной, механической — рывок, шаг, остановка, рывок, шаг… И так бесконечно.

А зеркале тем временем творился сущий ужас. Мужчина таял. И это не было метафорой. С каждым рывком красной нити из него уходила жизнь. За тот ничтожный десяток шагов от конюха осталось, дай боги, половина. И ведьмочке стало ясно, что скоро пред ними предстанет та самая мумия, которую сегодня нашли.