123

V. J. Mansikka. Die Religion der Ostslaven 1. Quellen. — Helsinki, 1922. (вторая часть не увидела свет). Различные поправки к выводам Мансикки высказал Меригги (Meriggi. Op. cit. S. 149–153), однако этот автор не обладал таким непосредственным знанием источников, как Мансикка.

124

A. Brukner. Mythologische Thesen // ASPhil. 40/1926. S. 2. Впрочем, он признавал заслугу Мансикки, который собрал исчерпывающий материал по мифологии восточных славян. Об этой основательной, но не лишенной смелых допущений работе см. также рецензию Нидерле (L. Niederle. Un travail nouveau sur la mythologie russe // RES1. — 3/1923. S. 115–120).

125

См., напр.: V. Jagic. Zur slavischen Mythologie // ASPhil. 37. 1920. S. 502. A. Meillet. Op. cit. См. выше. S. 323: «С первого взгляда может показаться странным, что лингвист берется обсуждать индоевропейскую религию», языковеда на это толкает отсутствие письменных источников. А значит, одна только виртуозность в области этимологизирования не является достаточным основанием для занятия историей религии. См. собранные критические мнения языковедов относительно этого метода в работе: J. Schutz. Denkform und Sinngehalt ostslavischer Gotternamen // DHCSlav. — 2/1970, S. 67. В то же время значение этимологии в мифологических исследованиях отмечал Р. Якобсон в работе Роль лингвистических показаний в сравнительной мифологии // Труды 7 международного конгресса антропологических и этнографических наук 5. — М., 1970. С. 1008.

126

Niederle. Op. cit. S. 7; Polak. Op. cit. S. 119. По мнению Диттриха (Dittrich. Op. cit. S. 421), недостаток древних письменных источников у славян компенсируется исключительно сильной традицией, сохранившейся в фольклоре. Кто знает, может быть, даже в большей степени, чем у других народов!

127

Однако мы не согласимся с интерпретацией отрицательного отношения «чуждого духовенства» к языческой религии, сформулированной таким образом: «Они прилагали много сил, чтобы представить формы древнего религиозного культа необычайно примитивными и первобытными. Это относится также к более поздним авторам местного происхождения», W. Hensel. U zrodel Polski sredniowiecznej. — Wroclaw etc., 1974. S. 225. Во-первых, средневековым авторам было чуждо теоретическое разделение языческих культов: примитивные или развитые, все они без исключения были в их понимании достойны лишь величайшего осуждения и были богопротивны, superstitiones abominabiles; во-вторых, считалось, что обязательным элементом языческого культа было почитание божков, поэтому за язычеством сохранялось традиционное название — «идолопоклонство», то что сегодня мы называем политеизмом; невозможно представить, чтобы авторы умолчали о политеизме, если бы он где-то развился; в-третьих, благодаря средневековым авторам (Титмар, Адам Бременский, Хельмольд, Саксон-датчанин) мы знаем массу сведений о языческих богах, их именах, идолах, святилищах. Уже в первом упоминании на этот счет Видукинд говорит о существовании культа Сатурна у бодричей, медный идол которого (ех аеrе) получили саксы, а значит, он не стесняется сравнивать славянский культ с высокоразвитым — с нашей точки зрения — римским политеизмом. Поэтому если чешские авторы (Кристиан, Космас, авторы житий) не упоминают ни одного имени местного божка, то наверняка не делают этого не из желания умолчать об этих именах, а по причине отсутствия данных о них.

128

Ср. Brukner. Mythologosche Thesen. S. 5.

129

Это касается прежде всего южного славянства, у которого почти отсутствуют средневековые сведения о славянской религии. Не заменит ли их фольклор? Брюкнер (Brukner. Mitologia slowianska. S. 152) писал: «На Балканах фольклор является всем, а его стали собирать относительно недавно, сто лет назад, начиная с Вука; нет ни малейшего упоминания о древних мифах; греков это не занимало, а славяне избегали». Это наблюдение касается прежде всего «теологии», что же касается «демонологии», то здесь трудно быть столь категоричным. Предпринималось достаточно много попыток реконструкции славянского пантеона на основе южнославянского фольклора и эпоса; следы «верховного бога» (Дабога) усматривали в песнях о королевиче Марко, V. Cajkanovic. О srpskom vrhovnom bogu. — Beograd, 1941. S. 120, ср.: H. Czajka. Bohaterska epika ludowa slowian poludniowych. — Wroclaw etc., 1973. S. 39. Иначе смотрит на возможность сохранения в южнославянском фольклоре следов политеизма Шнеевейс (Е. Schneeweis. Serbokroatische Volkskunde 1 // Volksglaube und Volksbrauch. — Berlin, 1961. S. 4). To есть автор делает вывод, что перед принятием крещения южные славяне оставались на уровне веры в демонов. Эта точка зрения требует уточнения, в чем мы убедимся, исходя из дальнейших выводов, хотя она и соответствует современному состоянию исследований, ср. напр., Топоров. Фрагмент. С. 16. Шнеевейс в то же время считает возможным установить важнейшие верования (С. 3). Указанием на дохристианское происхождение отдельных элементов верований можно считать их проявление у всех славян (ср. там же 4, 7, 10, 15 и т. д.). О сложном происхождении южнославянского фольклора: D. Antonijevic. Zajednicko и narodnoj religiji Grka i juznih Slovena //Balcanica. — 8.— 1977. S. 681–692.

130

Помимо работ Урбаньчика (см. выше), см.: J. Kostrzewski. Kultura prapolska. — Warszawa, 1962. S. 329–359; M. Kowalczyk. Wierzenia poganskie za pierwszych Piastow. — Lodz, 1968.

131

Moszynski. Kultura ludowa Slowian 2/1. S. 238.

132

Moszynski. Op. cit. S. 702.

133

Moszynski. Op. cit. S. 703.

134

A. Brukner. Kultura duchowa Slowian / KHist. — 52/1938. S. 216: «Перейдем к истории, которой г-н Мошиньский по неизвестной мне причине почти пренебрегает, что тем более странно, поскольку автор поставил перед собой задачу реконструировать древнюю жизнь, а здесь без исторических источников не обойтись». Религиозный дуализм в славянском космогоническом мифе как изначальное явление недавно был рассмотрен Р. Томицким (R. Tomicki. Zmij, Zmigrody, Waly Zmijowe. Z problematyki religii przedchrzescijanskich Slowian // APol. — 19/1974. S. 491). Однако этот миф развился прежде всего у болгар, Й. Иванов. Богомилски книги и легенди. — София, 1925/1970. С. 287–382, то есть, в сфере влияния богомильства, из которого он черпал вдохновение, а также на Руси, где с богомильским влиянием могли пересекаться финские понятия. В Польше же мы находит немногочисленные, слабые и наверняка вторичные отголоски этой легенды — с приниженной ролью дьявола, пытающегося принять участие (безуспешно) в акте творения. Собственно, из библиографии, приведенной автором, сноска 28, польским можно считать только подобный миф, отмеченный в Серадском воеводстве, I. Piatkowska.

Obyczaje ludu ziemi sieradzkiej // Lud. — 4/1/1898. S. 414. Второй миф из Красноставского повята (Туробин), М. Maciag. Legendy о stworzeniu swiata // Wisla. — 16/1902. S. 329, происходит уже с польско-русского пограничья и обозначает путь продвижения мифа в западном направлении.

135

Справедливо подвергает сомнению этнографический метод в реконструкции религии славян Ковальчик (Kowalczyk. Op. cit. S. 13): «В этом случае, однако, появляется трудность отделения славянского наследия от более поздних пластов», ср. S. 32; решающим же критерием оценки свидетельств фольклора являются письменные источники. В последнее время автор полемизирует с суждением Томицкого (Tomicki. Op. cit. S. 483–507), основанном на этнографическом методе, о змее, который «мог бы быть древнейшим славянским божеством-громовержцем, прообразом, Перуна». Исторические источники не подтверждают это предположение. См. Е. Kowalczyk. Zmij, Zmigrody, Waly Zmijowe — odpowiedz Ryszardowi Tomickiemu // APol. — 22/1977. S. 192–212.

136

Dittrich. Op. cit. S. 505, см. выше.

137

В. Иванов, В. Топоров. Исследования в области славянских древностей. Лексические и фразеологические вопросы реконструкции текстов. — М., 1974.

138

Обзор археологических материалов, позволяющих реконструировать религию, представила Ковальчик (Kowalczyk. Op. cit. — Гл. 3. Следы организованного культа, Гл. 4. Культ мертвых и Гл. 5. Следы магических верований). В заключении автор утверждает, «что археологические исследования дали пока мало материалов, которые могли бы способствовать лучшему изучению языческих верований на польских землях», хотя считает возможным сделать некоторое обобщение выводов после нанесения данных на карту.