Вторая, с коротко остриженными волосами и татуировкой на шее, захихикала, жуя какой-то сухарь:

— Добро пожаловать в новую жизнь, принцесса. Привыкай. Здесь не будет ни слуг, ни золотых постелей.

Они засмеялись, как стая ворон, каркающих над трупом. Их голоса впивались мне в уши и подталкивали к краю пропасти, где уже готов был сорваться крик отчаяния.

Но я промолчала. Не потому, что не хотела кричать. Я хотела. Боже, как я хотела закричать так, чтобы стены треснули, чтобы они поняли, что я не заслужила этого, что я невиновна. Но мой крик застрял где-то глубоко внутри, у самого дна. Там, где уже начала формироваться новая Анна.

Я медленно опустилась на матрас. Он вонял сыростью, плесенью и чем-то, что вызывало тошноту. Пружины больно врезались в спину, но я не шевелилась. Я легла на него, как ложатся в могилу, когда больше не ждёшь спасения.

Я уставилась в серый потолок и даже не моргала.

Не плачь.

Грудь сдавило так сильно, что я чуть не задохнулась, но я проглотила слёзы. Нет. Сейчас нельзя. Если я заплачу здесь, то буду плакать до конца своих дней. Я знала это.

Они ещё смеются надо мной. Они говорят что-то унизительное, но я больше не слушаю. В какой-то момент голоса становятся просто фоном, каким-то отдалённым гулом, словно я закрыла невидимую дверь внутри себя. Я одна. Одна в этой тьме.

Моя жизнь превратилась в холодную пустоту.

Но пока я смотрела в потолок, где паутина словно висела петлями, что-то внутри меня проснулось. Нечто маленькое, но жадное до жизни.

С тобой еще не все кончено, Анна.

Это мой голос. Тот, который не дал мне кричать, но позволил думать.

Я сглотнула и медленно закрыла глаза. Там, в темноте, я почувствовала не страх. Я почувствовала злость.

Ты сильнее, чем они думают.

Я вспомнила детей. Их опущенные головы в зале суда. Вспомнила Виктора с его надменным взглядом, с победоносной улыбкой, когда судья объявил приговор. Вспомнила, как он увел их, будто отнял не только их любовь, но и мою душу.

Я не позволю этому продолжаться.

Я медленно выдохнула, чувствуя, как сердце начинает биться сильнее, будто от голода к мести.

— Они ещё увидят, — шепчу я так тихо, что мои слова сливаются с шумом вентиляции.

Я не знаю, кто они — эти женщины вокруг меня или весь мир. Но я найду способ.

Я выживу.

Я сжала простыню до боли в пальцах.

Я верну себе жизнь.

И когда я выйду отсюда, Виктор не узнает той Анны, которую он предал. Но я знаю одно: он пожалеет об этом.

Впервые за весь вечер я почувствовала тепло. Оно было жгучим, но спасительным.

Пусть они смеются. Смеется тот, кто смеется последний.

Ночь в камере тянулась бесконечно.

Воздух был тяжёлым и липким, пахнущим потом, сыростью и страхом, который витал в этом помещении, как постоянный обитатель. Я лежала на своей жёсткой койке, пытаясь не дышать слишком глубоко. Каждое движение сопровождалось скрипом пружин подо мной, и я ненавидела этот звук. Он выдавал меня, делал уязвимой, словно я кричала о своём присутствии в этом месте.

Я должна быть тише. Должна быть незаметной.

Но тишина здесь была обманчива. Где-то в углу раздался смех, затем грубый голос:

— Посмотрите на неё. Барыня приехала. Надеюсь, тебе здесь понравится, куколка. Если что я Кобра… и я тебя просто ам…

Сердце сорвалось в пятки.

Я сделала вид, что не слышу, повернулась к стене, прижимая руки к груди. Пальцы дрожали. Внутри меня всё сжималось в комок, который давил на лёгкие и не давал нормально дышать. Я никогда не чувствовала себя настолько уязвимой.

Их слова разрывали меня изнутри, как сотни маленьких лезвий. Я вспомнила наш дом, белоснежные простыни, мягкое одеяло и тёплые руки Виктора, которые обнимали меня. Вся эта роскошь казалась теперь далеким миражом, который исчез при первом ударе реальности.

Я закрыла глаза, но звук шагов не прекращался. Они приближались.

Услышала, как тяжёлые ботинки остановились у моей койки, и открыла глаза. Передо мной стояла "Кобра". Высокая, с татуировками на шее и пронзительным взглядом хищника. Она нагнулась надо мной, ставя ногу на край моей кровати, и я почувствовала, как матрас опасно качнулся.

— Ты тут лишняя, принцесса, — прошипела она, и её голос был холодным, как лёд. — Таких, как ты, здесь долго не держат. Либо сожрут, либо выбросят.

Я не могла отвести взгляд от её глаз. Они были, как змеиные: холодные, равнодушные к боли жертвы.

Моё дыхание участилось, но я заставила себя не показать страха. Губы дрожали, но я прикусила их изнутри до боли. Я знала: стоит мне подать сигнал, что я сломалась, и они сделают это реальностью. Они сожрут меня здесь.