Никакие мои объяснения из серии «подрастете, и тоже будете вести уроки» не действовали. Детвора раз за разом находила все новые и новые аргументы. Я не сдавался, но всех желающих привлек к созданию праздничной атмосферы и созданию праздничных стенгазет, плакатов, открыток.

Вместе с Ниной Валентиновной мы придумали конкурс поздравительных плакатов-открыток. Озадачили каждый класс созданием персональной стенгазеты, в которой ребята обязательно должны были рассказать о своем классном руководителе и любом нашем учителе, заодно поделиться своими мыслями на тему «Учитель — наставник или друг».

Отдельная бригада энтузиастов трудилась над созданием первого номера школьной газеты. Собирала материал по ветеранам учительского труда, искала материал о том как жеребцовская школа работала в годы Великой Отечественной войны, выпытывала у родителей школьные истории, доставала педагогов вопросом: «Почему вы решили стать учителем?»

Школа кипела. Школа стояла на ушах. Школа бурлила и фонтанировала идеями и предложениями. На переменах обсуждали, генерировали мысли, спорили, ругались и мирились. В пионерской комнате в любую свободную минуту что-то вырезали, клеили, рисовали, складывали, клеили, выжигали, и снова спорили и ругались, следом мирились и тут же снова спорили.

В спортзале после уроков шли репетиции не только торжественной линейки, но и встречи учителей на пороге школы. День учителя, как известно, выпадал на воскресенье, на восьмое октября. Потому праздновать решено было в субботу. Десятый и девятый класс настаивали на том, чтобы уроки не сокращали. Но против моего аргумента: «Праздник для педагогов, позвольте учителям хотя бы раз в году закончить рабочий день пораньше», — приняли.

До волнительного дня оставалось всего ничего, чуть меньше половины месяца, приходилось дневать и ночевать в школе. Заодно раз за разом отстаивать свои позиции перед завучем, которая орлиным взором отслеживала все наши бурные подготовительные потоки, и совала во все свой нос, выдавая ценные замечания.

Не знаю, настрочила ли Зоя Аркадьевна жалобу в районо, но следила за каждым нашим с Ниной Валентиновной шагом. Наверное, никогда еще школьные дневники не пестрели таким количеством записей, написанных красной пастой рукой товарища Шпынько. «Носился по коридору с бумагой» — бежал в пионерскую, споткнулся и рассыпал листы цветной бумаги. «Испачкал краской одноклассницу» — рисовали очередной плакат после уроков, от избытка чувств устроили битву кисточками. «Придумывал шутки про учителей» — сочиняли на переменке школьные поздравительные частушки. «Опоздал на урок» и «Регулярное опоздание на уроки с перемен» — эти замечания побили все рейтинги популярности.

Вся школа буквально жила в пионерской комнате, желая поучаствовать в подготовке к празднику. Школяры неслись к Нине Валентиновне, едва звенел звонок на перемену. Разве что оба старших класса вели себя спокойно, у них были другие задачи. Хотя от участия в конкурсе и создания стенгазеты их никто не освободил. Но старшаки умели распределить свое время, что бы успевать сделать все.

Девятиклассники и выпускники усердно готовились к урокам. Учили новые темы, копировали в классах после занятий стиль поведения любимых педагогов. Переписывали и заучивали наизусть конспекты, которыми поделились учителя. Зубрили структуру урока, придумывали для начальной школы физкультурные минутки. Искали информацию для классных часов.

Первая неделя подготовки после памятного разговора в кабинете директора выдалась насыщенной событиями до такой степени, что про свадьбу я совершенно забыл. И только в пятницу поздно вечером я сообразил: завтра торжество у Зинаиды, а подарка-то у меня как не было, так нет. Рвануть с утра в город я не мог, потому как уроки никто не отменял. Купить абы что в сельпо, не хотелось.

За чашкой вечернего чая меня таки осенило: лампочка Ильича. А что, хороший подарок, как по мне. К тому же оригинальный. Да и не будет такого ни у кого, только у молодой семьи фельдшерица. Осталось только придумать и нарисовать эскиз. За этим заданием меня и застал Митрич.

— Ляксандрыч, дома? — раздался одновременно стук в дверь и голос неугомонного Василия Дмитриевича.

— Дома, заходите. Чаю будете? — предложил я, сдвигая бумаги на край стола.

Кухоньку свою я довел до ума. Побелил печку и стены, стол починил, соорудил несколько навесных полок. По моей просьбе Степанида Михайловна пошила мне пару занавесок, которые навесил на импровизированные кухонные шкафчики, потому как материала, чтобы сделать полноценные створки для них я в своем сарае не нашел.

За свою работу баба Стеша отказалась брать деньги, пришлось покупать торт и насильно почти вручать соседке. Пригрозив, если откажется от подарка, больше никогда и ни за что ни о чем не попрошу. И от пирогов тоже откажусь. Угроза подействовала, но из дома Степанида меня не выпустила, покуда мы с ней не выпили пару чашей чая и не съели по куску торта. Была б ее воля, так еще бы и с собой мне завернула пару кусков сладости. Но тут я оказался непреклонен.

Новое мое жилье потихоньку приобретало более менее приличный и даже привычный мне вид. Чисто выбеленная изба, новые занавески в комнате, самодельные новые табуретки, вешалка в маленькой прихожей, то бишь в сенях, полка для обуви, все это я умудрился сотворить собственными руками в свободное от работы время.