— Стас, подожди, ты куда?.. — несется в спину.

— Захлопни дверь, когда будешь уходить. Результаты анализов пришлешь на почту. Появится возможность, просмотрю. Вернусь из командировки, будем решать, — не обернувшись.

Надеваю футболку, пока бегу вниз по лестнице. В дверях сталкиваюсь с соседкой, которая, не глядя вперед, выговаривает недовольным голосом:

— Сумасшедшая! Выронила телефон и даже не остановилась, — трясет в руках знакомую трубку.

Да твою!..

— Куда побежала девушка? — забираю из ее рук мобильный, она не успевает стиснуть пальцы.

— Туда, — указывает направление в сторону дороги. Хреново, если успеет прыгнуть в маршрутку. На машине будет дольше, потому что двор заставлен, не разгонишься. Еще и мелюзга бегает постоянно. Срываюсь, бегу. Успеваю поймать недовольный вздох соседки, сопровождаемый оскорблениями: — Кобель! Одна под дверями сидит, ревет, вторая утекает.

Бегаю я быстрее Юны. Вижу на остановке ее хрупкую фигурку. Растерянная, нервная. Оглядывается, видит меня… твою мать! Дергается, будто я ее обидчик. Мне остается немного, но она прыгает в маршрутку, которая стоит на остановке. Та отъезжает, а я даже номер не успеваю разглядеть. Останавливаюсь, выругавшись под нос. Зарывшись пятерней в волосы, сжимаю голову. На остановке интересуюсь, какая маршрутка только что отъехала, слышу три разные версии. Разворачиваюсь и бегом обратно за машиной. Звонок мобильного телефона отдает вибрацией в руке. Экран покрыт паутиной трещин, но звонок принять могу:

— Юна, я уже подъехал, стою у подъезда, — голос командира звучит легко и непринужденно, а меня подрывает.

— Яр, нахуя такие сюрпризы? Ты предупредить не мог? — срываюсь на друге.

— Объяснись? — закипает командир. На «гражданке» мы можем себе позволить не соблюдать субординацию, но так я с ним еще не разговаривал.

Одно дело знать, что произошел фатальный пздц, другое дело — озвучивать то, что случилось за последний час. Прыгаю в тачку, излагаю коротко и по сути, что за подставу он мне устроил. Теперь и он матерится, между строк охреневает, как я влип.

— Стас, тебя явно кто-то проклял, — вроде полушутя, но, как говорится, в каждой шутке… Военные народ суеверный. — Сейчас хакера попрошу камеры посмотреть, хоть узнаем, по какому маршруту она двинула, — не заостряет внимание на ерунде, принимается тут же решать проблему.

Не получилось отдохнуть и перекусить, прокатался почти до пяти вечера в поисках Юны. Всех подняли и подключили к поискам, пока по беглянке результатов нет. У Гаранина ее тоже нет, нам бы уже доложили.

Встречу с дедом нельзя ни отменить, ни перенести. Старый мерзавец если обидится, не примет в ближайшее время. Он уже понял, что я нуждаюсь в его возможностях, и будет на этом спекулировать, а у меня командировка, могу не успеть договориться. Вопрос с Гараниным нужно закрывать сейчас, чтобы я со спокойным сердцем ехал воевать.

Приезжаю в офис. Охрана пропускает без вопросов, как только называю имя. Рассматривают с любопытством, пытаются глазеть украдкой, но я считываю каждый их вдох. Секретарь — женщина в возрасте, приятной наружности. На безымянном пальце старое обручальное кольцо. Мой дед был, а может, и остается бабником, но с этой женщиной у него точно ничего нет. Она сразу же провожает меня в кабинет. Видимо, деду не терпится со мной встретиться.

— Чай, кофе? — интересуется секретарь. Отказываюсь, дед кивком головы отсылает ее из кабинета.

Давно не виделись. Больше десяти лет прошло. Сдал старый мерзавец. Постарел. Сидит в кресле, спину держит ровно. Уверен, за ним до сих пор бегают молодые телки в надежде захапать хоть часть его состояния, но он слишком расчетлив и циничен, чтобы позволить себе кого-то любить. Да и делиться тяжко нажитым не станет.

Он остается все таким же сильным властным мужиком, ну или в его случае мудаком, который прижимал всю семью к ногтю и не давал спокойно жить и дышать. Только я из мелкого щенка вырос в матерого волка, и он это знает, давно знает. Поэтому даже не пробует меня продавить, как было раньше.

Мы не жмем друг другу руки. Прохожу, сажусь в кресло напротив, складывая пальцы в замок. Не спешим нарушить повисшую тишину. Дед жадно рассматривает меня, будто пытается запомнить каждую черточку. Его руки, лежащие на столе, начинают дрожать, он прячет их под стол. Сдал старик. Конкретно сдал. И заговорить не решается, потому что боится, что я услышу эту дрожь в голосе. А ему нужно быть сильным и навязать свои условия, упрямый старик не отступится от своих принципов, не попросит прощения. Моя ненависть к нему никуда не делась, но за ребрами заскребла жалость.

— Стас, наконец-то вспомнил деда? — берет себя в руки, пытается спрятать слабость за маской циничности.

— У меня к тебе просьба, — нет времени на игры.

Внутри клокочет, через себя переступаю, обращаясь к нему. Клялся ведь, что никогда не приду! Я в этом здании чувствую себя чужеродным элементом. Ломаю себя ради девочки, которая из меня все жилы вытянула. Не пришел бы просить даже за себя, а ради нее готов подставить в очередной раз голову. Больше никто из моего окружения ее не сможет защитить. Сидя здесь, каждую гребаную секунду думаю о том, что она сбежала, вместо того чтобы выслушать меня. Когда я до нее доберусь, вложу кое-что в ее голову, видимо, по-другому не поймет. Будет меня все полгода командировки вспоминать, когда захочет присесть…