— Лесь, какого хрена ты приписываешь мне отцовство? — опираюсь плечом на стену, не могу заставить себя подойти к ней. — Я без резинки тебя ни разу не трахал, — как есть. От орального секса не залетают.

— Меня трахали только ты и Кирилл! — всхлипывает. Да твою мать! Что за Кирилл — выяснять нет желания. Зачем ко мне пришла, если знает, кто отец ребенка? Но меня вроде как отпускает. — Он тоже ни разу не был без резинки, а я беременна! — недолго радовался! — И пока я не знаю, от кого! — кричит Олеся. — Ни один метод контрацепции не дает стопроцентной гарантии.

— Тон сбавь, — кровь и так в голове шумит, виски раскалываются.

Меня всего потряхивает. Хуевый расклад. Она ведь на уколах была? Вспоминаю, что Леська предупреждала, что сделает перерыв, мы четко использовали защиту. Всегда пользовался качественными резинками! Производителям презервативов веры нет! Гадство! Везде подстава!

— И когда ты узнаешь, кто счастливый папаша? — не могу без иронии. Злит ситуация. Я не хочу, чтобы это был мой ребенок. Не хочу! Но если так случится, приму ответственность…

— Можно с девятой недели сдать анализ, но этот метод не совсем безопасный. После двенадцатой недели у меня возьмут кровь из вены, тогда и станет ясно, кто из вас отец.

— Какой у тебя срок? — хочу понять, когда эта ситуация прояснится.

— Шесть-семь недель, — Олеся скидывает туфли, устраивается на диване, поджимая под себя ноги.

Ждать еще два месяца …

— Об аборте не может быть и речи, — на всякий случай предупреждаю. Одно дело не хотеть ребенка от нелюбимой женщины, совсем другое — убить его.

— Я и не собиралась, — отводит взгляд. — Врач предупредила, что после аборта я могу больше никогда не родить, — по щекам ее опять начинают течь слезы, которые меня порядком раздражают.

Опускаю момент, что аборт она все-таки обсуждала.

— Через три дня улетаю в командировку, когда вернусь, не знаю, — ставлю в известность. Отлипаю от стены, прохожу и сажусь в кресло почти напротив Олеси. — Поэтому обсудим все сейчас. Если ребенок мой, я дам ему свое имя и буду помогать, принимать участие в воспитании.

— Я поняла, что не хочу быть с Кириллом, — тихо произносит Леся, смотрит умоляюще. Нетрудно понять, чего от меня ждут. — Если ребенок от тебя, давай поженимся, я готова…

— Я не готов, Олесь, — перебиваю. Бессмысленно обсуждать то, чего никогда не будет. — Я люблю другую, — даже если у нас с Юной ничего не получится, другую женщину я рядом с собой не вижу. Снова слезы.

— А ребенок?

— У него будут отец и мать, его будут любить, — как же сложно договариваться с женщиной, которая в своей голове уже все придумала!

— Меня отец убьет! — чувствую, как меня загоняют в тупик и пытаются манипулировать, а я этого не терплю. — Кирилл его партнер, он тоже потребует сделать тест, а если выяснится, что отец ты?!

— Лесь, чего ты хочешь? По статусу я тебе не подхожу. Жениться не стану ни при каком раскладе, потому что мы возненавидим друг друга раньше, чем заговорит ребенок! Думаешь, нам нужен развод? Дети в несчастных семьях страдают больше, чем там, где оба родителя дружат, пусть один и является приходящим папой, — отворачивается, демонстративно льет слезы. Бессмысленно что-то доказывать. Я свою позицию четко разъяснил, ей остается принять. — Закажи что-нибудь поесть, я в душ, — нужно переварить этот разговор и сбежать от рыдающей бабы. Мое раздражение вряд ли улучшит атмосферу.

Включаю холодную воду, скидываю с себя одежду. Замок закрываю, чтобы без сюрпризов. Холодные струи бьют по разогретому телу, кожа быстро привыкает. Просто стою, остываю. Охлаждаю мозг и чувства. Сколько стою, не засекаю. Мне нужна пауза. Я отдыхаю в тишине. Черпаю силы, наполняю внутренний резерв. Мысленно готовлюсь к встрече с дедом. Звонок в дверь. Так быстро подвезли заказ, или я завис немного дольше, чем предполагал?

Выключаю воду, растираю полотенцем холодную кожу, которую начинает приятно покалывать. Леська с кем-то разговаривает, и это точно женский голос. Юна? Да твою!..

Заматываю вокруг бедер полотенце, выскакиваю из ванной комнаты, встречаюсь с ней взглядом.

Юна резко разворачивается и убегает.

— Стой!

Юна

Стараюсь не показывать, насколько мне плохо. Если реву, то ночами в подушку или стоя под душем. Плохо удается таиться, наутро глаза красные и воспаленные. Алеста все понимает, старается занять меня, отвлечь. Ее жалостливый взгляд врезается в сердце сотнями иголок. Я совсем расклеилась.