Прохожу в коридор, скидываю теплые угги, на вешалку отправляется пальто. Живот небольшой, но нагибаться все равно неудобно. Поэтому поправляю обувь пальчиками ноги.

— Сейчас я суп разогрею, накормлю тебя, а потом можешь ехать по своим делам, Леш, — ем я немного, но готовлю каждый день большие порции, потому что нужно кормить моего помощника. Леха молчит. Оборачиваюсь, прослеживаю за его взглядом. Сердце обрывается и катится куда-то вниз. Чуть впереди у двери лежит военный рюкзак. На вешалке бушлат. На верхней полке мужские ботинки. Вскрикнув, бросаюсь в гостиную, но застываю, не сделав и шага. Стас, хромая, выходит к нам, застывает в дверях.

— Стас! — радостно бросаюсь к нему, по щекам уже текут слезы. А он ловит меня одной рукой, потому что вторая в гипсе. Смотрит на живот, потом — зло — на Лешку…

Стас

Больше месяца провалялся в госпитале. Первые три недели не помню ни хрена, потому что был в коме. Знатно меня осколками посекло. Снаряд рядом разорвало. Левая сторона в мясо. Задеты важные органы. Один небольшой осколок возле сердца застрял. То, что остался жив — чудо. Можно этот день записывать в мое новое свидетельство о рождении.

Если бы не ребята…

Я им всем жизнью обязан. Вытащили меня, с боем вырывались из окружения. Я от шока и потери крови не умер только потому, что меня вовремя обкололи и перебинтовали.

Багиров эту командировку выбивал, чтобы вытащить мою задницу из генеральского плена. Пара удачных операций по освобождению важных заложников в обмен на меня.

Как мне позже рассказал Лис, не успели они сойти с самолета, как выяснили, что со мной потеряна связь, спасательную операцию никто не собирался посылать в ту жопу, в которую нас кинули и оставили.

На таких, как Багиров — честных патриотах и отличных спецах, — и держится система. Если считать наше с Вороном спасение, то вышло три успешных операции, которые за короткий срок провела группа Багирова. Пока я валялся в больнице, Ярослав с ребятами выполнили поставленные перед ними задачи, оформили все документы и приехали забирать меня из госпиталя. Раньше срока, но я рад был свалить. Лучше двигаться, обтекая потом от боли, чем валяться бесполезным овощем, а именно им я себя чувствовал, как только меня перевели в палату. Как в тюрьме: ни выйти, ни пройтись.

Организм, словно почувствовав, что его перестали держать взаперти под строгим контролем и разного рода химией, стал быстрее восстанавливаться. Кайфовал, когда без посторонней помощи взобрался в самолет. Лежишь прикованный к постели, встаешь в уборную и поесть, связи нет, интернета нет. Остается только спать и думать. Думаю о ней, во снах она приходит. Организму похрен, что ты еще болеешь, он напоминает каждый раз, что ты голодный мужик.

Предвкушал встречу с Юной. Незнакомые для меня чувства — скучать. А по ней не просто скучал, тосковал. Тянуло так, что хоть вой. Я ее голос почти два месяца не слышал. Рвался к ней, не отпускали.

Мог набрать ей, когда на базу вернулись, но захотелось сделать сюрприз. Чтобы живые эмоции вскрыли грудную клетку…

Вскрыли!

Твою мать!

Я готов убивать!

Какой срок? Живот совсем небольшой… Три месяца? Четыре?

Кровь бьет в голову, удивляюсь, как она не взорвалась!

Сука!

Пока меня не было, они тут семьей стали?!

Я ревновал все то время, что находился в Сирии. А как не ревновать, когда не можешь быть рядом со своей женщиной, не можешь взять ее заботы и проблемы на себя, когда другой мужик постоянно рядом?! Я гнал от себя эти мысли, боясь обидеть друга!

Друга?!

— А теперь выкини эти мысли из головы, пока не натворил беды! Воспользуйся языком и спроси, — резко осаждает Жаров, он лучше Юны считывает мое выражение лица, а я уверен, что оно говорящее.

— Стас? — недоуменно смотрит на меня, переводит взгляд на руку, которой я продолжаю удерживать ее на расстоянии.

Не отпустило еще, но начинаю включать мозг. Эмоции, сука — зло! Юна действительно счастлива меня видеть, а Леха не ведет себя как предатель. Смело и открыто смотрит в глаза, еще и выразительно так дает понять, что нужно думать, прежде чем открыть рот.

— Почему не сказала? — не думаю, меня долбит гребаными эмоциями. Получается с претензией и наездом. Жаров едва заметно закатывает глаза.

— Не хотела, чтобы ты там за нас нервничал и отвлекался, — в защитном жесте накрывает живот ладошкой. В глазах заблестел хрусталь непролитых слез. Ну пздц. Делает шаг назад, но я не позволяю уйти. Хватаю и прижимаю к себе, получается немного резко, шиплю, сцепив зубы. Еще не весь зажил. После последней операции две недели прошло, ребра еще срастаются.