Иоланта сказала громко:

— Я же говорила, он настолько… неправильно правильный! А вы не верили!

Я в самом деле чувствовал себя хреново, Иоланта, кто бы подумал, раскусила, а теперь ещё и Сюзанна догадывается, зря я так распинался, дескать уважаю её, как человека, и потому ставлю выше, чем просто женщину. Для них это обидно и оскорбительно, вот уж противоречие между суфражизмом и женской натурой, понимают, что я прав и ценю их выше, но в то же время обижаются, что по-самцовски не покупаюсь на полуоткрытые сиськи и оттопыренные жопки.

Мата Хари, не дожидаясь нас, человеки все медленные, с разгона нырнула сквозь белёсую стену, словно ожидала встретить сопротивление. И сразу же показала в высоком разрешении лес хвощей, в нашу сторону прёт стадо диплодоков. Сочные стволы, в диаметре как сорокаведёрные бочки, ломаются с сочным хрустом созревших подсолнухов.

— Много? — спросил я.

— Как ты и оставил, — ответила она. — Ладно, две-три образины присоединились за ночь, а в остальном ты почистил так, что можно танцы устраивать.

Две-три, мелькнула мысль, ладно, но нельзя лопухнуться в последнем рейде. Ночью, заявившись сюда тайком, перебил всех хищников, но какие-то могут мигрировать с соседних земель…

— Будь наготове, — предупредил я. — Чуть что — бей снотворным. Не усыпит, но замедлит.

— Это будет дорого, — заметила она, — но красиво!

— Финал должен быть красивым.

Она сказала покровительственно, уже примеряет корону ИИ:

— Растёшь, Вадбольский.

Я собрал у всех пустые флакончики, проверил, всё ли выпито. Иоланта вздохнула, только Сюзанна и Анна отдали безропотно, дескать, Вадбольский знает, что делает, а знает потому, что мужчина, но скоро мы у них заберём всю власть.

Глориана царственно окинула суровым взглядом суфражисток.

— Девочки… не посрамим!

— Как скажете, ваша светлость. — откликнулся я, — Мы готовы к любым испытаниям.

Она взглянула с подозрением, и первой ступила через белёсую даже в непроглядной ночи стену, исчезла. Я улыбнулся и шагнул в белёсо-оранжевый туман. Потеря ориентации на пару секунд, успел только пошатнуться, отступил на шаг в сторону. Глориана, решительная, с пустым взглядом, но напряжённая, и с длинным фамильным мечом, больше похожим на шпагу, стоит в шаге от входа.

— Как быстро!.. Вадбольский, ваша микстура лучше всяких артефактов!

Нас слегка толкнули, вдвинулись Сюзанна, Иоланта и Анна, пока с пустыми взглядами, но ожили, начали осматриваться с некоторым страхом, но заулыбались, вид во все стороны такой, словно мы в Италии на берегу тёплого моря.

Анна ахнула:

— Как здесь прекрасно!.. Не поверю, что в таком мире может быть опасно…

Пейзаж в самом деле как в лучший день на Мальдивах, а если учесть, что в здешней атмосфере кислорода на десять процентов больше, чем будет через сто миллионов лет, то восторг и эйфория получат ещё и научное подтверждение.

Иоланта сказала восторженно:

— После мерзкого дождя со снегом… и сразу в рай! Вадбольский всё ещё выбирает место для загородного домика?

— Угадали, ваше высочество, — признался я. — Дорогу бы сюда только проложить… Куда тут всяким дубаям.

— Что такое дубаи?

— Да так, рай для простолюдинов.

Глориана вздрогнула, повела очами по сторонам.

— Стоим, — велела она строго, — стоим, осматриваемся!.. Красота может быть обманчива.

— Да, — подтвердил я. — Самые красивые змеи — самые ядовитые. И вообще, красота — страшная сила.

Издали послышался сильный голос Глорианы:

— Щель выглядит мирной, чего это ею так пугают?.. Но строй соблюдать, идём медленно, оружие наготове!

— Мата, — велел я, — бди!.. Мы на чужой территории. Мои суфражистки впервые без своей мощной охраны, а я вообще голый…

Она сказала с удивлением:

— Шеф, вы всегда голый!.. Я вижу не только все ваши родинки, одна вообще на краю ануса… не мешает?.. и вон левый край желчного пузыря чуть изогнулся. На всякий случай поправлю?.. А то вдруг ночью гномик приснится…

— Не лезь, — оборвал я. — Мой пузырь, сам поправлю. Бди, анализируй все передвижения.

— Шеф, вы меня пугаете! Я хотела было отдохнуть, порешать формулу Ферма без подсказок Саймона Флэгга и его компаньона…

— Сперва работа, — сказал я сурово. — Учись находить в ней суровые пролетарские радости.

Она тихонько охнула.

— Вас в Аскеты хоть щас без вступительных! Как прикажете, шеф! Оружие применять в каком случае?

— В моём, — строго сказал я. — И нечего тут айкьюшничать!.. Человек — мерило всех истин!