Он криво усмехнулся.

— Это больше подходит армии.

— Я выйду военным инженером, — сообщил я. — И вообще вся Россия сейчас армия. Это хорошо, хоть и плохо.

Он сказал смертельно усталым голосом:

— Ты не дурак, хотя и дерзкий. Чувствуешь, когда можно… И злишь меня зачем? Ты и так мне очень не нравишься.

— Это неважно, — ответил я. — Лишь бы вы, ваше высочество, свою работу делали, а не плакались в кружевной платочек. Не будет у нас вооружения, как у Англии или Франции, если не будет сперва железных дорог, металлургических заводов, шахт, рудников, и вообще мощной промышленности. Оставить всё так, нас побьёт всякий, кто восхочет. Даже самый мелкий.

Он вздохнул, взглянул мне прямо в глаза, но голос прозвучал горький, чуть ли не надломленный:

— Ты хоть представляешь, как это поднимать лапотную Россию, что вечно голодает, и пытаться превратить её в промышленную державу?

Я промолчал, в кабинет заглянул придворный в костюме обер-шенка и застыл в вопросительной позе на пороге.

— Что, — спросил великий князь, — Николай Николаевич прибыл?

— А с ним Алексей Федорович, — сказал обер-шенк и сделал значительное лицо.

Великий князь повернулся ко мне.

— Ладно, с тобой мы вроде бы решили, хотя и непонятно что. В общем, закон в Российской Империи выше даже императора, потому работай и ни за что не опасайся. Всякий, кто попытается выйти за рамки, будет наказан, даже если это мой человек. А теперь иди!

Обер-шенк посторонился, выпуская меня из кабинета. За дверью вместоунтер-шталмейстера, что привёл меня сюда, ждёт величавый, как Вандомская колонна, обер-шталмейстер, у придворных прекрасный нюх, быстро переиграли, этот даже смотрит не свысока, хотя его чин на три порядка выше.

— Барон, — пророкотал он густым голосом, такой можно намазывать на хлеб и раздавать бедным, — следуйте за мной.

Я сделал за ним несколько шагов, коридор что-то ведёт не к выходу, а как раз во внутренние помещения дворца, осмелился заметить:

— Выход несколько левее…

— Следуйте за мной, — повторил он тем же голосом, но уже чуть более тяжёлым, такой не намазывают, а режут на кубики и раскладывают на тарелке, как рахат-лукум. — Всё узнаете.

Вряд ли рахат-лукум, в такие здания приводят чаще для порки. Хотя я знаю исключение, но вряд ли вручат второй орден и золотую саблю с надписью «За храбрость», хотя на этот раз храбрость в самом деле была, точнее, беспримерная и безрассудная дурость ну с чего мне было зацепляться в ссоре с могущественнейшим и мстительным родом Долгоруковых?

Берега попутал, сам признаю, слишком погрузился в дела производства, не учёл, что остальной придворный мир руководствуется даже не выгодой для себя, у них всё есть, а непомерным чванством и трепетнейшим отношением к своему имени: а никто ли не навредил? Никто ли не посмотрел косо? А может вдарить заранее?

У одной двери обер-шталмейстер деликатно постучал, прислушался к ответу, медленно растворил и указал мне рукой, как переступать порог, а то вдруг я из провинции, не знаю.

— Вас изволят принять.

— Благодарю, — ответил я покорно. — Счастлив, куда ж я денусь.

Он взглянул с подозрением, но промолчал. Не все из молодых умеют говорить вежественно, юность склонна к бунтарству, потому лучше не реагировать, пусть разбираются те, кому положено.

Я переступил порог, как и было велено, входя в кабинет к человеку, «кому положено», многое чего положено, правда, и спрос с него нехилый.

Рейнгольд, глава всероссийской службы безопасности, явно раздражённый чем-то, торопливо пишет длинным гусиным пером на гербовом листе, нужно как-то деликатно посоветовать перейти на стальные перья, в Англии их изобрели сто лет тому, а полста уже продаются во всех магазинах страны.

Вообще-то я и сам могу сделать такое за полчаса, даже покрыть вензелями и золотом, но гусиное перо для аристократа выглядит красивше, а это важный аргумент для тех, кто сидит наверху и принимает решения, руководствуясь хрен знает чем.

Он коротко указал кивком на свободный стул, у Рейнгольда никаких роскошных кресел, разве что пошарпаный диван у глухой стены, но это явно для самого Рейнгольда, он тоже, по примеру императора, засиживается на работе до ночи. Хороший пример подал самодержец, хотя я знаю деятеля, что велел завезти в офис сотню диванов, чтобы он сам и его сотрудники могли сразу поспать в кабинетах, а утром снова за работу.

Наконец он отложил перо, посыпал написанное песком, чтобы чернила быстрее засохли, и несколько нервно помахал листком в воздухе.

Я сидел, смиренно положив ладони на колени, не двигался, негоже отвлекать государственного деятеля такого масштаба шевелением или сопением.

Он отложил лист, прямо посмотрел мне в глаза.

— А вот этого не надо, дорогой Юрий.

Что это он даже по имени, для всех барон или Вадбольский, а тут такая фамильярность, но он князь и старше меня втрое, ладно, старику позволительно.