— А как же, — лениво поддакнул Фёдор. — Княжич поверить не мог, что всё так просто и дёшево. Отцу скажет, тот осерчает на монахов, а они ему свой укор выскажут, что лезет в их дела, и по-новой будут лаяться.

— Повод ругаться и без меня находят. А так-то, князь по делу сердиться будет. Нехорошо и недальновидно нарочно не расширять производство плинфы и удерживать высокую цену.

— А ты себе новых врагов приобрела, — вздохнув, ответил ей управляющий.

Дуня нахохлилась и буркнула:

— Переживу.

— Дай-то бог, — согласился он. — Друзья у тебя серьёзные, так что, может, и ничего.

— Может, и ничего, — повторила боярышня, успокаивая себя же.

— Вячеслав Еремеич что пишет? К осени дома будет?

— Отец к концу лета вернется, — оживилась Дуня. — Сразу сюда приедет, чтобы при нём постройку защитной стены закончили. У него есть какие-то идеи по военным хитростям. Пишет, что подглядел их у османа.

— Ишь, куда его занесло, — покачал головой Федор. — То-то боярыня-матушка беспрестанно молится о его возвращении.

Дуня погрустнела. Отца приписали к посольскому приказу, и он уже больше года не был дома. Но печалиться управляющий ей не дал, озадачив новой проблемой :

— Боярышня, ты бы поглядела, чего не так с тем мылом, что мы сварили. Вроде всё по твоим записям делали, а не застывает.

— Показывай, — вяло отреагировала Дуня, заодно вспомнив о планах по внедрению стекольного глазурования. — Фёдор, а чего гончар с нами ряд не заключает?

— А чего ему его заключать? — с досадой хмыкнул управляющий. — Он нынче сам по себе.

— Я ему в прошлом столько разной посуды придумала и научила, как её правильно продавать. Неужели это ничего не стоит?

— Вот когда ты всё это придумывала, тогда и ряд с ним был, а потом он без тебя управляться решил.

Дуня понимающе кивнула и поделилась с управляющим своими планами:

— У Петра Яковлевича скоро станут много стекла варить, а из разбитого стекла можно красивую глазурь делать для нашей посуды.

— И? — Фёдор ждал продолжения, понимая, что боярышня больше не станет делиться своими идеями с гончаром.

— Вот бы нам такую посуду начать делать.

Управляющий сорвал травинку, зажевал её и степенно выдал:

— Можно было бы написать Вячеславу Еремеичу, чтобы в Кафе выкупил гончара, но боюсь, что наше письмо опоздает.

— Опоздает, — согласилась Дуня, умолчав, что письмецо может и вовсе не быть доставленным в московское посольство в Кафе. Всё же дорога полна опасностей.

— Тогда попроси отца Варфоломея разузнать, не согласится ли кто работать на нас, — предложил Фёдор. — Только ты хорошо подумай, полезно ли это нам. Мастера с семьей надо кормить и одевать, дать жильё и защиту.

— Златых гор не обещаю, но с новой глазурью наша посуда будет хорошо продаваться. Только бы мастер рукастым оказался и не ленивым.

— Рукастые и не ленивые редко в холопы попадают, — заметил Федор. — У меня больше надежды на мыло, — деликатно напомнил, с чего они начали разговор.

— Ох, да иду я, иду, — откликнулась Дуня, расстроенная разговором о гончаре.

Искать нового гончара и заключать ряд она не хотела категорически. Слишком это ненадежно. Хорошо, что мебельщики без претензий обновили ряд с Дорониными, а то бы вся Москва над ними смеялась.

Никто не пёкся о своих рядовичах так, как Дунина семья. Дед и Фёдор создали все условия для их работы. Не за спасибо, конечно, но у мебельщиков всё есть: сырьё, доставка, место на торгу и защита. Те же условия были у гончара, но он предпочел быть сам по себе, самостоятельно выплачивая все налоги. И все бы ничего, но поднявшись на Дуниных идеях, он вовсю включился в конкурентную борьбу с нею же.

А значит, новый гончар должен согласиться на холопство. Звучит для свободолюбивого мастера страшно, но будь люди уверены в своих боярах, то предпочли бы иметь постоянную работу со скромными доходами и защиту. Боярин же не только от внешнего врага закрывал, но и от произвола служивых людишек защищал.

Дуня за свое честное отношение к людям была уверена, а вот каким хозяином покажет себя брат — ещё неясно. Даже насчёт отца были сомнения, потому что ему не приходилось вести хозяйство. Вот и получается, что люди правы, когда боятся холопства.

— Смотри, боярышня, — Фёдор показал ей рамки с разлитым в них мылом. Оно было тёмное, вонючее и застывать не собиралось. Дуня даже трогать его не стала.

— Это на выброс, — резко прокомментировала она.

— Я так и думал, — расстроился управляющий.