Первым делом озадачил персонал насчёт катера. Попросил, чтобы к моему возвращению погорельца убрали с глаз долой, и поехал в Москву.

Сегодня Еремей Львович встретил нас куда радушнее, и даже не пытался с порога никого убить. Более того! Старичок так воодушевился, что начал в одного потихоньку надраивать теплоход. Во всяком случае, к нашему приезду верхняя палуба выглядела так, что хоть мебель заноси. Осталось вставить выбитые стёкла, навести кое-какую косметику и зал-ресторан готов.

И надо бы, наверное, мусорные контейнеры к берегу заказать, чтобы начинать выносить хлам из кают. Или втихаря вытащить всё на свалку и так бросить? Ладно. Это решим. Это сейчас не первостепенно.

Итак, на «Ржевский» мы сегодня приехали втроём. Я, Солнцев и Таранов. Агафоныча я оставил в клубе, чтобы тот приглядывал за Гио. Ещё засветло, чтобы никто не видел, мы быстро-быстро переправили волкомальчика из администрации в пустующий гостевой домик. А когда я уезжал, эти двое уже где-то разжились вторым ноутбуком и готовились к дебютной командной катке.

Такой же унылый, как и вчера, Гио говорил Агафонычу что игры не по его части, и что это скучно, и вообще для детей. Ярышкин в свою очередь настаивал. Психотерапия, мол. Выплеск агрессии, все дела.

Что до ненаглядной Риточки, то пока что Гио не стал писать ей насчёт командировки во Францию и решил сваливать свою занятость на злого плохого начальника, — то есть на меня. Вот только физически Сидельцева находилась от него буквально через дорогу и… Посмотрим.

Уж не знаю, как в итоге закончится эта история с оборотнем, но очень надеюсь на какое-нибудь лёгкое разрешение ситуации, — в идеале без моего участия. Во-о-оот… Во всяком случае, никаких наставников-оборотней мы для Гио пока что не нашли и придерживались схемы: «поболит, да отвалится».

Ну да ладно! К делу! К теплоходу! Таранов со строительным сантиметром отправился изучать бронированную каюту, а мы с Солнцевым ждали, пока капитан откроет дверь.

— Готово, — сказал Еремей Львович, когда последний из замков наконец-то упал на пол. — Заходите, всё здесь.

Каюта. Просторная и не сказать, чтобы захламлённая. Вся экспозиция занимала места меньше, чем какой-нибудь музей гвоздя или выставка пупочных катышков. Так что план Солнцева насчёт того, чтобы её перенести пока что выглядел очень даже реалистично.

— Вот тут снаряды, которыми расстреляли «Вандал», — начал рассказывать Буревой. — Вот обломки старого штурвала. Вот пистолет Ржевского с одной пулей…

— Не воспользовался?

— Как видишь, Василий Викторович. Кхм-кхм, — Еремей Львович пошёл дальше. — Вот сохранившийся от тех дней сервиз посуды, а вот судовой журнал. Тоже сохранившийся, да только его во время прорыва блокады никто не вёл, как ты понимаешь. Последняя запись о том-де, что судно реквизировано неким лейб-гвардейцем. Так… вот тут, значица, ташка самого Ржевского. Внутри флакон духов и письмо порнографического содержания от какой-то графини. А там на вешалках наряды прошмандовок, которых он набрал в команду.

— Во как…

Действительно, целая куча платьев. Мягко говоря вызывающих, а грубо говоря проститутошных. Из шёлка и бархата вырвиглазных цветов, сплошь в бантиках, рюшах и завязочках. Корсеты опять-таки, вырезы в самых неожиданных местах и кружевные чулки, — всё-таки работницы публичного дома знали толк в разврате ещё до изобретения латекса.

— А в следующей комнате что?

— Э-э-э, — отмахнулся Буревой. — Там у меня огородик.

— Огородик?

— Ну да. Я же немножечко друид, — как будто бы застеснялся Еремей Львович, но тут же продолжил: — А там окошко сохранилось. Душно в каюте, жарко, вот я по сезону там помидорки в кадках и выращиваю. Лучок там, горох, крыжовник.

— А можно посмотреть?

— Конечно! — оживился старичок. — Пойдёмте покажу!

Вслед за капитаном, мы с Солнцевым прошли в соседнюю каюту и ахнули. Действительно, Буревой устроил тут форменное буйство природы. Настоящие заросли на половину комнаты. А на другую половину, где-то там, за кустами, притаился…

— У вас там рояль что ли?

— Ну да, — кивнул Еремей Львович. — А точно же! Прошу простить, господа, рояль тоже часть экспозиции. Старинный, ещё со времён «Вандала». На нём Ржевский потаскухам свои песенки играл.

— Разрешите? — улыбнулся Солнцев и прохрустел пальцами. — Вспомню молодость, так сказать.

— Да пожалуйте, только он вряд ли настроенный. Это же когда дело было?

— Ничего страшного.

Я тоже заинтересовался. Играть-то я не умею, но прекрасно знаю насчёт ценника на подобного рода вещи. Рояль старинный, явно не фабричный, и в перспективе может стоить столько, что нам хватит на ремонт всего судна. Антиквариат же! Раритет! Повезло бы ещё с мастером, который приложил к нему руку.