– Как-то раз произошла... ошибка. Мне даже некого в ней обвинить, потому что все предварительные расчёты в тот раз делал я. Меня забросило в другое место – в общем, чем-то похожее на это, но куда более продвинутое в научно-техническом плане. Я оказался в Восточной Европе, в 1987 году по тамошнему летоисчислению. В... м-м-м... одной местной империи, которая, впрочем, к тому времени уже дышала на ладан, а вскоре и вовсе накрылась медным тазом. Но юмор был в другом: моя ошибка в вычислениях забросила меня туда на шестьдесят с лишним лет.

– Шестьдесят лет?!

– Да. Темпоральная коллизия. Когда я вернулся, для Морганы с Бруне прошло всего-то пара минут, но я, сам того не желая, сильно умудрился, поседел и обзавёлся шикарной бородой, хе-хе... Вот такие пироги, Фигаро. Там-то я и нахватался... всякого. Культурные отсылки, словечки, знания – всё оттуда.

– Вам... было... ну... тяжело?

– Да как вам сказать, – Артур пожал плечами, рассеяно стряхивая пепел за борт «Рейхсвагена», – скорее, нет, чем да. С одной стороны, это была не прогулка в парке; я оказался на стыке довольно бурных эпох в чужом, непонятном месте, ничего о нём не знающий, и, фактически, не приспособленный к жизни. Но со мной было моё колдовство – оно там, на удивление, работало, однако настоящая хохма была в том, что я был единственным колдуном на целой планете. Да, да, Фигаро, вы не ослышались. Представьте себе: целый мир, где колдовство считается ненаучной фантастикой – каково, а?

– Вы, так понимаю, тамошний мир поработили?

– Фу! Ну вот опять вы держите меня за идиота. К тому же, за идиота агрессивного… Нет, Фигаро, я не стал никого порабощать. Я подучил язык, устроился сторожем на стройку, обложился книгами, и лет за пять подтянул свои знания, примерно, до уровня местного десятиклассника. И это оказалось настолько увлекательно, что я сменил внешность элементарной иллюзией, сварганил себе надёжные документы, и поступил в институт.

– На филфак, что ли?

– А вот опять не угадали. На физмат. А потом, снова сменив личину, поступил уже в другой институт – на этот раз на факультет компьютерно-информационных технологий. Вся современная Классическая Теория колдовства построена на знаниях, которые я привёз оттуда, по крайней мере, пять шестых оной так точно. И именно тогда я задумал проект Белой Башни... Видите, иногда ошибки тоже бывают судьбоносными. Причём, чаще всего, именно они, родимые... Так, тут налево.

– Помню... Но, погодите: вы же рассказывали, что все знания об Эфире передал вам...

– Да, Демон Квадриптиха, всё правильно. Но знания сами по себе – ещё не сила. Вы, к примеру, можете рассказать пещерному человеку о том, как работает вот этот автомобиль, на котором мы сейчас едем... вон там, за вывеской с самоваром – налево. Но пещерный человек – даже если вам попадётся очень умный пещерный человек – всё равно станет задавать вопросы: а из какого камня сделаны эти странные цилиндрики? А почему тут всё плавает в какой-то бурой грязи? А почему эта вонючая вода липнет к пальцам и горит? А как огонь вообще может что-то двигать, и что такое «взрыв», «электрическая искра» и «компрессия»? Нет, Фигаро, нет, для того, чтобы понять достаточно, и создать Теорию Единого Поля мне понадобилось двенадцать лет скрипеть мозгами в институтах, а потом годами гнуть спину младшим лаборантом, и даже когда я получил докторскую степень, доступ к первому ускорителю частиц вашему покорному слуге дали далеко не сразу. Квантовая теория, теория относительности, невиданные в наших дебрях виды математики, вычислительные машины такой мощности, что кружится голова... Фигаро, в 2047 году, когда меня дёрнуло обратно, я был готов отдать правую руку, чтобы задержаться там ещё хотя бы на год.

– Но вы ведь могли туда вернуться.

– Нет, – Артур коротко взглянул на окурок, и тот, слабо зашипев, превратился в белёсый пар, мгновенно развеявшийся на ветру. – Я опоздал. Через год, когда я опять отправился туда, я нашёл... ничего. Потрескивающий счётчик и светящиеся по ночам руины городов.

– Я не вполне...

– Они убили себя, Фигаро... здесь направо, вон в тот переулок, и сразу опять направо за хлебным ларьком... Создали оружие, способное разнести в дым весь мир, и, в конечном счёте, использовали его. Они, кстати, ещё неплохо держались – сто с лишком лет пальцы лежали на пусковых кнопках. Я думал, что разум когда-нибудь победит. Но он не победил. И это тоже стало для меня уроком. Поэтому, Фигаро – именно поэтому – я, на самом деле, не слишком жалею о том, что Квадриптих канул в Лету. Когда слишком большая власть и слишком большая ответственность размазываются как мало по бутерброду, тогда принимаются коллективные решения, и всему наступает конец.

Слова «коллективные решения» Артур произнёс с нескрываемым отвращением, и, сплюнув, достал из пачки ещё одну сигарету, закурил, пыхнул дымом, и коротко бросил через плечо:

– Почти приехали. Вдоль этой стены, и сразу за поворотом можете искать место для парковки.

– Так это же рабочий квартал. Вы уверены, что мы правильно приехали?

– Эх, Фигаро, – Мерлин снисходительно потрепал следователя по плечу, – вот за что вы мне нравитесь, так это за вашу неиспорченность. Вы совершенно не понимаете глубинной сути понтов. Вот, к примеру, в Столице есть такой клуб, называется «Орешник» – только и исключительно для знати. Он фасадом выходит прямо на Карминовую площадь. И что? Ну, просыпается, к примеру, с бодуна в своём номере там какой-нибудь министр внутренних дел, прикладывает лёд к башке, берёт бутыль водки и идёт на балкон – похмеляться, стало быть. Что он, скажите на милость, увидит с этого самого балкона? Как господин тайный советник выходит из борделя «Три розы»? Или как жена министра культуры нюхает «синюю пыль» прямо из перстня-шкатулки на веранде ресторации «Шпиль»? Нет размаха, нет ощущения градации мира, нет вот этого вот чувства занятого тобой места в жизни. То ли дело клуб «Сумерки» в Авроре! Шикарнейшее заведение; расположено прямо посреди заводских бараков на Восточных Отшибах. Выйдет господин фабрикант с утра на балкон, и увидит с высоты седьмого этажа, как там, внизу, рабочие копают котлован – трубы меняют. Поглядит фабрикант на серые робы, на грязь, на то, как такие же, как и он человеки по колено в ледяной воде землю лопатами бросают, и проникнется чувством собственной отрешенности. Понимаете, Фигаро? Не важности, а именно отрешенности, оторванности от этого ада там, внизу. Почувствует, как оно, когда он сейчас не в теплушку побежит – погреться да остограммиться – а залезет в ванную с ароматической солью, снимет трубку телефона и стребует себе столетнего коньяку... Вот она, мякотка-то! Так что хозяин этого «Шервуда» явно был не дурак. И, похоже, родом из Авроры.

– Городской голова Крейн? Да, сообразительный малый. Только почему же «был»? Он и сейчас жив и здравствует, насколько мне известно... И, кстати, он, действительно, родом из Авроры... Ага, а вот, похоже, и «Шервуд».

...Этот заросший сухой стернёй пустырь, где, наполовину утонув в припорошенной снегом глинистой грязи, ржавели обрезки труб, двутавровых балок и арматуры, был зажат между серой стеной прокатного цеха «Старой плавильни Денге» и такими же серыми стенами безымянных складов, где под просмоленными покатыми крышами ждали своего часа тюки с ветошью, стальные слитки, задвижки, фланцы, гвозди в ящиках, «синяя пыль» под полом, кирпичи, баллоны с газами, листовая резина, рессоры, алхимические реактивы и всё, что вообще можно было себе вообразить.