— Тёть Тамара, конечно же, я не против, чтобы вы здесь поселились. Только просьба: давайте вы переберетесь на этот свой остров после того, как сюда привезут пушки и мы защитим бухту от незваных гостей.

— Хорошо, только вот как быть с саженцами, их уже давно надо пересадить, иначе можем потерять, — ответила тетка, слегка погрустнев.

— Саженцами можно заняться, но при условии, что вход в бухту будет охранять хотя бы пара кораблей, — сказал я и, увидев, что тётка обрадовалась, добавил: — Но давайте сразу договоримся, что корабли будут задействованы только на время, необходимое для посадки саженцев. После этого вы сразу вернётесь и будете ждать прибытия пушек. Пока ждете, подберете себе из переселенцев людей, рядом с которыми будете жить на своем острове.

В общем, с тётей Тамарой мы договорились, и это было несложно, всё-таки мы знали друг друга, как облупленных. А вот с родней так просто не получилось.

В первый же вечер во время разговора с братьями отца я поймал себя на мысли, что они хоть и разговаривали вежливо, но при этом не воспринимали меня всерьёз. Вроде видели все, что я сделал, своими глазами, а избавиться от мысли, что перед ними пацан несмышленый, похоже, не могли.

Поначалу так и вообще вещали, изображая из себя умудренных жизнью и даже чуть ли не наставников, объясняя, как правильно жить. Правда, довольно быстро прекратили, заметил, что я просто не реагировал на их советы. Да и сами поняли, что здесь им не там, порядки тут другие, нехарактерные для России.

В общем, с ними мне было сложно, но недолго. Сначала общий язык я нашёл с Александром Ивановичем, который был попроще брата, этакий рубаха-парень. Он даже был женат на простой казачке, наверное, поэтому быстрее сориентировался в ситуации и начал всерьёз вникать в местные расклады. Не конкретно на острове, а в целом в княжестве.

А началось все с переговоров, на которые напросились дикари. Из-за них, собственно, мне и пришлось поневоле задержаться здесь на столь длительный срок.

С появлением здесь японцев, война с аборигенами сильно изменилась, и все шло к тому, что довольно скоро на острове просто не останется коренного населения. Когда мне сообщили, что аборигены захотели переговоров, я решил сам поучаствовать в этом деле. Просто не было у меня уверенности, что наши люди, понесшие огромные потери из-за противостояния с дикарями, были способны о чем-либо договариваться с ними. Вот я и решил побыть тут некоторое время.

На эти самые переговоры напросились родственники, которых мне пришлось взять с собой, но только с условием, что вмешиваться в сам процесс они не станут.

Собственно, даже если бы они захотели вмешаться, едва ли у них это получилось бы. Здесь, как и с японцами, проблемой стало незнание языков друг друга. Нам пришлось разговаривать на языке жестов. То ещё занятие, весёлое до невозможности и требующее запредельного терпения.

Сам процесс переговоров выдался тяжёлым и довольно длительным, но, как это ни странно, вполне продуктивным. Аборигены в итоге отдали нам на растерзание остатки племен людоедов (это было наше принципиальное условие для заключения мира) и согласились на то, чтобы их дети учились в наших школах, которые мы специально откроем в их поселениях. Мы решили так сделать, потому что не придумали другого способа встроить племена аборигенов в наш социум.

Вот, собственно, во время этих переговоров мы с родственниками и присматривались друг к другу. Надо отдать им должное, в сам процесс они не вмешивались, зато пытались советовать. Но ровно до момента, пока не пришлось решать, как мы будем делать аборигенов полноценным членами общества. На решении этой задачи они споткнулись, а когда я предложил сделать ставку на подрастающее поколение, Александр Иванович загорелся этой идеей.

Поначалу, правда, он несколько дней ходил задумчивый, а потом сам подошел и предложил свою помощь в обучении детей дикарей. Как я понял, он хотел вместе с женой самолично преподавать, но, как нетрудно догадаться, так легко не отделался. Я не раздумывая взвалил на него эту проблему целиком и полностью и таким образом снял с себя головную боль по поиску подходящего человека, способного справиться с этим делом.

Нет, совсем все на самотек я не пустил и первое время активно в этом участвовал, наблюдая за действиями родственника. Убедившись в его организаторских способностях, я понял, что лучшего руководителя для здешнего анклава мне не найти.

В общем, я запряг его по полной программе. Он теперь выполнял роль не только главного по образованию, но и губернатора в этой части наших земель тоже.

Что касается Романа Ивановича, то с ним все было ещё сложнее. Несмотря на то, что он был не таким порывистым и резким, как Александр Иванович, и более продуманным, с ним мне пришлось малость помучаться.

Он никак не мог принять саму возможность подчиняться молодому родственнику, у которого молоко на губах не высохло. Более того, он почему-то вбил себе в голову, что приехал сюда, чтобы направлять меня на путь истинный. Тяжёлый случай. Мне пришлось держать его рядом с собой, чтобы он не начал наводить порядки по собственным представлениям. Народ ведь относился к нему, как к моему близкому родственнику, который априори имел право командовать, а тот пытался этим воспользоваться. Мне из-за этого в какой-то момент пришлось даже поговорить с ним уже на повышенных тонах. Неприятно было объяснять взрослому мужику прописные истины и угрожать отправить обратно, если он не угомонится и не воспримет сложившийся расклад адекватно.

Скорее всего, мне действительно пришлось бы с ним расстаться, но вмешалась вернувшаяся из своего путешествия тётя Тамара, которая, не выбирая выражений, объяснила Роману Ивановичу, кто в доме хозяин. При том сделала она это в моем присутствии, и ей было глубоко пофиг на статус и положение в обществе моего дядьки. Мозги почистила качественно и очень эффективно. Не зря отец удивлялся, что я с ней нашёл общий язык и даже в какой-то мере сумел подчинить ее своим интересам. Фурия как она есть, глядя на неё в тот момент, иначе сказать было нельзя. Главное, что Роман Иванович даже не пытался сопротивляться, внимал так, будто его отчитывал непосредственный командир на плацу.