— И моего, — сказала она, вздернув подбородок. — Это та часть, о которой ты забывал, когда мы трахались, Шон. Та часть, где я с тобой не кончала. А вот мои мальчики никогда об этом не забывают. Они настоящие мужчины. Сильные мужчины. Полная противоположность тебе.

— Заткни свой блудливый рот. — Я направил пистолет ей в лицо и был удовлетворен, когда в ее глазах заплясал страх, но она все еще была непокорной. Она смотрела на меня этим гребаным взглядом превосходства, и, черт возьми, с меня хватит. Я собирался вырезать его из нее до того, как все закончится, попомните мои слова.

— Пожалуйста, — прохрипела Мейбл, когда я пихнул ее в кресло. — Хватит.

— Все почти закончилось, мисс Мейбл, — пообещал я, сузив глаза на Роуг. — На кровать, сладенькая, — прорычал я, и вся легкость ускользнул из моего голоса просто так.

Она слишком часто приводила в ярость зверя во мне, и я медленно погружался все глубже и глубже в безумие из-за нее.

Она хотела подразнитт меня? Заставить меня доказать свою власть над ней? Значит, так тому и быть.

— И что теперь? — Спросила я, когда глаза Шона жадно оглядели меня, стоящую на коленях на заплесневелой кровати, как уличную собаку, которую нужно убить. В его глазах не было похоти, но там было желание, потребность сломать меня, уничтожить, покончить со мной раз и навсегда, покончить с его одержимостью самым жестоким способом, который он мог себе представить.

Мисс Мейбл пристально смотрела на меня из кресла позади Шона, впиваясь ногтями в подлокотники.

Шон облизал губы, переводя взгляд с меня на окно, прежде чем расправить плечи.

— Они ведь проникнут сюда, ты знаешь? — Я поддразнила, видя страх в нем, даже когда он пытался скрыть его. Он был дерганым, непостоянным, загнанным в угол и готовым сорваться. Короче говоря, чертовски опасным, и выводить его из себя было почти наверняка плохой идеей. — Они выломают дверь или разобьют окно, а потом придут за тобой. Как ты думаешь, что они сделают, когда доберутся сюда?

— Скорее всего, начнут рыдать над твоим окровавленным растерзанным трупом. Но не стоит слишком быстро переходить к приятной части. Я думаю, у нас есть время для последней игры. — Он положил свою винтовку у окна и крадучись подошел ко мне.

Я попятилась, шаркая ногами по кровати подальше от него, но мои мышцы напряглись в ожидании неизбежного. Это была небольшая комната, а Шон был крупным мужчиной — и если это перерастет в погоню, то долго она не продлится, но это не означало, что я планировала облегчить ему задачу.

— Но ведь никто не будет рыдать над твоим телом, правда, Шон? — продолжала дразнить я, на колени пятясь от него по кровати. — На самом деле, я не думаю, что в этом мире нашелся бы хоть один человек, который даже заметит, если тебя вычеркнут из жизни. Никто не придет на твои похороны. Никто даже не вспомнит твоего имени.

— Вот тут ты ошибаешься, — ответил он, дойдя до изножья кровати и остановившись, чтобы посмотреть, куда я рвану дальше, оставив меня в подвешенном состоянии, поскольку я колебалась, прислонившись спиной к изголовью. — Я бы продолжал жить в умах тех, кого я привязал к себе. Таких, как ты и твой мальчик-игрушка с прелестными глазками. Во всех потерянных душах, которые пришли ко мне с болью в сердцах и нуждой в душах. В тех, кто позволил мне проскользнуть сквозь трещины в их сознании и стать для них всем.

Я усмехнулась, качая головой. — Ты знаешь так же хорошо, как и я, что ты никогда не был для меня всем. О, ты пытался стать таковым, да? Ты шипел своим ядом мне в уши и использовал мою жаждущую плоть, пока я использовала тебя, чтобы попытаться почувствовать себя живой, но ты никогда не мог завладеть мной подобным образом. Вот почему ты так чертовски одержим, не так ли? Я та, кого ты не смог сломить. Куколка, которая играла не так, как ты хотел. Я не уступала твоей потребности владеть мной, и я никогда не была предана тебе так, как ты жаждал. Я оставалась за пределами твоих возможностей, Шон, я никогда не была по-настоящему твоей, и ты это знаешь. Это съедает тебя, не так ли? Знание того, что я никогда не влюблялась в тебя, никогда не позволяла тебе выворачивать меня изнутри и так и не сломалась ради тебя.

Челюсть Шона дрогнула от правдивости этих слов, и он наклонился ко мне, положив руки на покрытые плесенью простыни в изножье кровати и пристально глядя на меня сверху вниз.

— Ну вот тут то, сладенькая, ты и ошибаешься. Ты не сломалась ради просто потому что я с тобой еще не закончил. — Он ухмыльнулся своей мрачной и развратной улыбкой, от которой у меня по спине пробежали мурашки страха.

Я оскалила на него зубы, давая понять, что я не испуганная девочка. Я была дикой, необузданной, я была Арлекин. Совершенством особенной породы.