Я сунул телефон в карман рубашки так, что камера все еще показывала мои действия демонам у моей двери, когда я взял нож и перерезал веревку, удерживающую мою сладенькую в ванне, закончив с этой частью моей игры.

Она ругалась и сопротивлялась, когда я вытаскивал ее из воды, а ее промокшая одежда намочила мою, когда я поднял ее на руки, но затем она с яростным криком ударила меня кулаком в лицо.

Я взревел от боли, когда агония пронзила мою щеку от удара, моя кровь забрызгала грязные белые плитки, потому что что-то острое в ее кулаке порезало меня и заставило взвыть от невероятной боли.

Роуг снова набросилась на меня, пока я приходил в себя от ее атаки, но на этот раз я был готов к ней, бросился на нее вместо того, чтобы пытаться отпрянуть, и мое тело столкнулось с ее телом, прежде чем я ударил ее спиной о кафельную стену с достаточной силой, чтобы у нее на затылке образовалась адская шишка.

— Отпусти ее! — Мисс Мейбл взвыла, все еще сидя на сиденье унитаза.

Роуг вскрикнула, оружие в ее руке прочертило кровавую полосу вдоль моего позвоночника, когда ей удалось ударить меня снова, и я схватил ее за запястье, прежде чем она смогла сделать это в третий раз. Я ударил ее руку о плитку с достаточной силой, чтобы заставить ее выронить то, что она использовала, чтобы напасть на меня, раздался звон фарфора о плитку при падении, и я взглянул вниз, чтобы увидеть там осколок чего-то похожего на разбитую тарелку.

— Сука, — прошипел я, брызги моей слюны попали ей на щеки, пока мы оба тяжело дышали после этой маленькой драмы.

Мое тело прижало ее к стене, и я поднял нож, прижав лезвие к ее сердцу, предупреждая, что бы она сбавила свою агрессивность.

— Я, блядь, она и есть, — прорычала она мне в ответ, а прядь мокрых волос трепетала у ее губ, пока она смотрела прямо мне в глаза.

Я вдыхал ее воздух, ее сущность, ту силу, которую я планировал забрать прямо из ее изуродованного тела и присвоить себе, когда все будет сказано и сделано сегодня вечером.

Кровь стекала с моей щеки, пачкая ее белую майку, и ярость вспыхнула во мне от осознания того, что, скорее всего, на ней останется шрам.

Моя рука задрожала, когда ярость захлестнула меня, и острие лезвия лишь слегка вонзилось в ее плоть, в то время как ее грудь продолжала быстро подниматься и опускаться, а я продолжал удерживать ее в своей власти.

Было бы чертовски легко поддаться этой ярости. Колоть, и колоть, и колоть ее. Сто раз вонзить нож в ее плоть, вырезать на ней свое имя и омыться таким количеством крови, что я даже не смогу больше видеть рану, которую она мне нанесла.

У меня вырвалось прерывистое дыхание, пока я боролся с этим импульсом и победил, зная, что этого будет недостаточно. Что это будет слишком быстро.

Я заставил себя отступить на шаг. Потом еще на один. Моя верхняя губа изогнулась в оскале, пока мы двое продолжали смотреть друг на друга, а смерть висела между нами, когда мы оба признали тот факт, что один из нас не переживет эту ночь. Хотя тот факт, что она всерьез все еще думала, что может стать моим концом, в данный момент был смехотворен.

Я оторвал взгляд от гребаного вызова, который не покидал ее, и посмотрел в заляпанное зеркало, стиснув челюсти, пока рассматривал неровный порез, который широкой полосой пересекал левую сторону моего прекрасного лица. Это было чертовски больно и он был уродлив, как грех, и при виде него мои демоны подступали к поверхностм моей плоти.

— Ты за это заплатишь. — Я терял терпение и хотел перейти к настоящему веселью.

Я снова обратил свое внимание на Роуг, пока Мейбл безуспешно боролась со своими путами.

— Дерьмово выглядишь, сладенькая. Почему бы тебе не выжать немного воды со своих волос и не попытаться снова привести себя в порядок для меня?

— Как будто мне не насрать, как я выгляжу для тебя, — прошипела она, не делая ни малейшего движения, чтобы выполнить мои указания, и я тяжело вздохнул, отступая назад, пока не направил свой нож в лицо милой старой Мейбл и не выгнул бровь с явной угрозой.

Роуг снова оскалила на меня зубы с этим отвратительным вызовом, но она послушно зажала волосы в кулаках, а затем и майку, и я облизнул губы, восхищаясь тем, как промокший материал облегал ее изгибы.