— Ты опять?! — закричал высокий и сделал шаг ко мне, но не успел — его остановил Гена.

— Да ладно тебе, пусть поработают! — произнёс он, вставая на пути группы поддержки боксёра.

— Бороться нечестно! — на повышенных тонах заскулил кудрявый.

— А ты что — рефери?! — повысил тон Гена.

— Эй, слезь! — закричал мне длинный. Гена же, стоя на его пути, примирительно раскинул руки, не пуская никого к нам.

— Слыш, вмешаешься в схватку — я тебя через бедро запущу, башкой об землю! — перешел в наступление Геннадий, видимо ощущая, что их основную боевую единицу я сейчас заобнимаю в партере.

— Пацаны, ну хорош! — теперь уже попросил прекратить высокий.

А я тем временем сел на грудь Дмитрию и спокойно обозначал удары по его голове. Легко, но неумолимо. Сильно бить спортика не хотелось, хотелось проучить. И в какой-то момент я забрал вытянутую для защиты руку и, крутанувшись в бок, вышел на рычаг локтя, натянув его руку до боли.

Понятно, что боксёр не умел сдаваться, и обычно достаточно просто крика, громкого вздоха, стона, чтобы рефери зафиксировал победу. Но тут дело было в другом, и я спросил:

— Признаешь поражение?

— А сука! Отпусти! — завопил Дима.

— Признаешь или нет? — я продолжал тянуть его руку на болевом приеме.

— Признаю! — с досадой выкрикнул он.

— Ну тогда, спасибо за спарринг, — я встал и, сняв перчатку, подал ему ладонь.

Дмитрий сгруппировался — для него боль в локте была немыслимая, неизведанная. Но спортсмены всё-таки отличаются высокой волей, и он зло взглянул на меня снизу вверх. Увидел выпрямленную почти что как для рукопожатия руку, и я прямо почувствовал, как он выбирает свою следующую реакцию — злиться дальше или же принять помощь и встать.

И он выбрал. Рука в перчатке потянулась вверх, и я, взяв захват запястья, отклонившись назад, поднял боксёра в стойку.

— Давно самбо занимаешься? — выдохнув, вдруг спросил он.

— Борюсь всю осознанную жизнь, — выдал я, а потом вспомнил, что теперь я снова молод, и добавил: — С десяти лет, шесть лет получается.

— Ну ты не выглядишь как спортсмен, — улыбнулся Дима через боль, прижимая атакованную руку к животу.

И в этот момент обстановка перестала быть накаленной. Ощутили это и боксёры, ощутил это и Генка.

— Болел много, — улыбнулся я в ответ. — Сейчас вот в форму прихожу.

— Круто. Сём, дай ему рубль, он выиграл! — вдруг произнёс Дима.

— Да не, пацаны, не надо рубля, — отнекивался я.

— Как не надо, ты его выиграл, забирай, — с нажимом произнёс боксёр.

— Есть предложение вместе этот рубль проесть! — предложил я. — А то мы сегодня только с поезда и еще не ели.

На том и порешили. И уже все впятером пошли в сторону города.

Новые связи — это всегда хорошо. Дима по фамилии Ларионов был у них за старшего, высокого звали Семён Выхудцев, мелкого — Пётр Живин. Лар, Выход и Жива, если по-пацански, вели нас в городскую столовую при заводе «ЭлектАтом». Они тоже, как и мы, прогуливали, только школу, девятый класс.

По пути мы болтали о спорте. В Вороне центром которого был Дворец зрелищ и спорта, где базировались многие виды, в том числе единоборцы-сборники по САМБО, дзюдо, классической борьбе и боксу. Диму очень удивило, что я не сборник и там никогда не был, на что я отшутился, что долго болел и просто не успел попасть в штат.

Также на территории города было полно секций в цоколях зданий, где занятия вели спортивные энтузиасты типа нашего Фёдора Кузьмича. И за разговором мы подошли к столовой, стоящей прямо возле огромной проходной завода «ЭлектАтом» — двухэтажному строению с двумя входами.

На столовой виднелась вывеска с причудливым названием «СТОЛОВАЯ». Удобно, ничего не скажешь — если магазин, то магазин, если парикмахерская, то парикмахерская. Никаких тебе левых непонятных дизайнерских решений, сразу суть! Тут едят, а тут покупают мыло, а тут идут работать! Мне начинает нравиться это время.

Войдя в левую дверь (потому что над правой была надпись «ХЛЕБ») и пройдя на второй этаж, мы попали в большое помещение с квадратными столами и мягкими стульями. Интерьер был простым и функциональным — стены были окрашены в светлые тона, а освещалось всё длинными люминесцентными лампами над стойкой выдачи еды, перед которой установлены железные направляющие для белых подносов.

К халявной еде мы отнеслись без энтузиазма, и я взял борщ — за 10 копеек, котлету с пюре-толчёнкой — 25 копеек, салат оливье — 7 копеек и пару компотов по 2 коп. каждый, суммарно набрав на 48 с парой кусочков хлеба по одной копейке. Гена — примерно такое же.

— За первых двух я заплачу, — сообщил Дима, хмурой женщине в белом на кассе. Встав третьим, и та, не став спорить, выкатила ему чек на полтора рубля.

Почему платил он, а не поспоривший Сёма, я догадывался — это спортивная гордость и явные лидерские качества, причем не условно бандитско-пацанские, где лидер бы нагрузил своего же, а самая настоящая, реальная ответственность за своих и за себя. Не зря он второй на городе.