— Ладно, мы поехали…

— Нам за вами? — тоскливо, но твердо спросил сержант.

— Нет, здесь оставайтесь. Пока на связи будьте, а там по обстановке действуйте.

Новицкий, давным-давно, только поступив на службу, еще в милицию, еще застал такое счастливое время, когда милиционер в форме мог получить по физиономии только от пьяной русской бабы, но это тема отдельного разговора, так как лишившись возможности заходить в горящие избы и останавливать скачущих во весь опор коней, некоторые женщины с горя запили, и уж в этом виде выплескивали всю свою боль. Мужики же, даже самые матерые уголовники старались человека в форме лишний раз не трогать, только в самом крайнем случае. С тех пор, как в Россию хлынули униженные и оскорбленные «специалисты» с южных пределов, милицейская, а потом полицейская форма перестала служить хоть какой-то защитой, скорее даже наоборот, действовала, как красная тряпка для быка. Поэтому сотрудников в форме Владимир посчитал правильным оставить снаружи.

— Мужики! — Новицкий повернулся к своим пассажиром, сидевшим с закаменевшими, бледными лицами: — Все слезли вниз, чтобы никого в окна не было видно, попробуем потихоньку поближе подъехать и осмотреться.

Оптовый рынок, к несчастью, входивший в зону ответственности отдела полиции, где служил Владимир, давно превратился в анклав, живущий по своим, непонятным местному населению, диковатым законам. Редкие полицейские рейды здесь, проведение которых требовали «сверху», проводились исключительно по согласованию с местной частной охраной, и проходили по одинаковому сценарию — в эти часы количество посетителей рынка уменьшалось раз в десять, как и количество торговых точек. Большинство фур, с которых и шла торговля, стояли закрытыми, а все торговцы, продававшие сой товар, имели полные пакеты разрешительных документов. Что могло произойти сегодня, когда на рынок приехал следователь в сопровождении двух детективов и молодого жулика, который признался в краже двух ящиков абрикосов с кузова одного из грузовиков, было совершенно непонятно.

Пригнувшись к самому рулю, Владимир украдкой перекрестился, надвинул на самые глаза черную бейсболку, после чего, выжал педаль сцепления и медленно двинул тяжелую машину вперед.

Где случилась беда, Новицкий заметил сразу. Сбоку, у длинного ряда, развернутых прицепами к воротам, фур, собралась огромная толпа, а в середине, на небольшом пятачке, среди моря голов, виднелись, торчащие к небу, четыре колеса.

Новицкий оглянулся назад, в салон «Вепря». Пробиваться к перевернутой машине в неполным десятком сотрудников было чистым безумием — если даже пробьешься, то останешься там, с теми, кто уже попался в смертельную ловушку.

— Дамир, броник скидывай и давай ко мне!

Через несколько секунд, пригибаясь к полу, к водительскому месту пробрался Ниязов.

— Дамир, я другого выхода не вижу. Слушай — я сейчас подъеду ближе, ты выйдешь, возьмешь крюк лебедки и подцепишь машину наших, потом я сдам назад и потащу их за ворота. Если они там еще живые, я другого способа их вытащить не вижу. Что скажешь?

— Давай попробуем, может прокатит. — Дамир вылез на подножку и начал что-то орать.

Не отпуская руки от кнопки звукового сигнала на боковом переключателе, Владимир направил машину в самую толпу, которая недовольно ворча, неохотно расступалась перед черными дугами «кенгурятника» грузовика.

Когда подъехали почти к самой перевернутой легковушке, Дамир хлопнул ладонью по капоту и соскочив вниз, двинулся к капоту. Люди, окружившие, лежавшую на крыше, древнюю «Шестерку», раздались в стороны окончательно, и интересом ожидая, что будет дальше. Когда Дамир ухватился за крюк лебедки, Новицкий начал раскручивать трос. Цеплять за буксировочную петлю перевернутую на крышу легковушку оказалось гораздо удобнее, чем машину, стоящую на колесах. Дамир надежно зафиксировал крюк лебедки в петле, влез на подножку с моей стороны и что-то громко крикнул, отчего толпа радостно взревело, наверное, пообещал им новое, радостное развлечение. Стекал перевернутого «Жигуленка» были покрыты мелкой сеткой раскрошившегося триплекса, который почему-то не осыпался, удерживаясь в проемах окон каким-то чудом. Наверное, пинать автомобильное стекло мягкими тапочками или босоножками — не самое приятное занятие.

Старший детектив вновь, в долгую, нажал на звуковой сигнал и начал сдавать назад, трос натянулся, после чего «шестерка», визжа крышей по асфальтовой площадке, скользнула вслед за грузовиком.

То, что что-то пошло не так, люди с рынка поняли, когда грузовик со своим грузом на тросе почти выехал в ворота. Видеть этого Владимир не мог, все его внимание было направлено на зеркала заднего вида, только крики людей стали особенно яростными, а в голосе Дамира, что стоя на подножке, подбадривал старшего, повторяя «Давай, давай, хорошо идем», послышалась паника.

Проскочив между, стоящих недалеко от входа на рынок, патрульные машины, Новицкий плавно нажал на тормоз, но разогнавшаяся на тросе, «шестерка», по инерции, с визгом сминаемого металла, влетела в кованный бампер вездехода.

— Давайте, все наружу, машину переворачивайте и наших вытаскивайте!

Из ворот рынка выбежала толпа и ринулась в сторону полицейских машин.

— Стреляем над головами, в стену администрации рынка целимся. — Новицкий вытащил, потертый до серого блеска, «Макаров» и прицелился в серую стену здания. Разрозненные пистолетные выстрелы на массу разъяренных людей никакого впечатления не произвела — скопище сначала подалось обратно, но потом стало кидать в полицию досками, камнями и картошкой. И если картошка и палки до заслона правоохранителей не долетали, то вот камни…

Кто-то, особо меткий, попал по капоту полицейской «канарейки», второй камень попал в одного из патрульных, и он, с громким стоном упал, отчего нападавшие радостно завопили и с еще большим энтузиазмом бросились разбирать кучу крупного щебня, привезенного к рынку непонятно кем и для чего.

— Володя, тут с Серегой Алтыновым непонятно что, и с Викой тоже…

Новицкий с досадой сплюнул на асфальт тягучую слюну — тут пора бежать от сюда на пятой передаче, а они еще не всех вытащили, но наклонившись и оглядев салон многострадальной машины понял, что сотрудники замешкались не зря — его опер и молодая женщина-следователь, скомканными тряпками откинулись на сиденье. Они были без сознания, с багровыми от прилива крови лицами.